наугад. И не жди пощады. Мольбы не помогут.
Несколькими неделями ранее нацисты разъезжали по городу и орали в свои мегафоны: «Alle Juden auf dem Marktplatz! Schnell! Mach schnell!»[10] Тысячи мужчин, женщин и детей собрались под дождем на городской площади. Посередине возвели деревянную виселицу. На табуретах в ожидании смерти стояли четверо евреев – кипа на голове, вокруг шеи веревка, руки связаны сзади – и негромко читали молитву «Шма Исраэль». Нацисты не возражали. Люди, которые молились, умрут, и неважно, молишься ты или нет, – все равно умрешь.
Так они стояли в течение двух часов. А потом командир отряда СС вышел в центр и поднял мегафон.
– Эти мужчины предстали перед судом и были приговорены к смерти за намеренное нарушение правил. – Он повернулся и принялся тыкать пальцем в несчастных. – Этот дал деньги польке, чтобы она купила ему фрукты, и вопиющим образом нарушил продовольственные правила. Строго запрещено! А вот этого поймали за тем, что он слушал радио, которое прятал в подвале. Строго запрещено! Вот этого осудили за подготовку мятежа против Рейха. Вот этот отказался выходить на работу. – Потом он повернулся лицом к толпе. – Не стоит относиться к правилам легкомысленно. Они обязательны к исполнению, и вы должны выполнять их беспрекословно. Мы предупреждали, что любые нарушения будут пресекаться. А теперь вы станете свидетелями того, что происходит, когда человек решает нарушить правило.
Он поднял руку и пошел прочь. Один за другим табуреты повыбивали из-под ног осужденных.
– И это происходило у вас на глазах? – спросил Лиам.
Лена кивнула:
– Да, на моих глазах. Я все это слышала. И чувствовала. Еще семерых повесили таким же образом в 1942 году. И хотя сама я этого не видела, сейчас в Хшануве возведен памятник семи мученикам.
– Какой ужас! – воскликнула Кэтрин, зажимая рот рукой.
– Когда отец велел мне спрятаться на чердаке, а потом бежать к Тарновским, я запротестовала и расплакалась. Я не хотела, чтобы семья куда-то без меня ехала. Я не знала этих Тарновских. Я видела их в городе, но только мельком. Пан Тарновский был грубым стариком. Я его опасалась. Они не были евреями, и детей у них не было. Я только знала, что у них был кредит в магазине в течение нескольких месяцев, когда они не могли платить. Я отлично понимала, что таким образом они хотели отблагодарить отца за свои просроченные выплаты. Но я ошибалась. Позже я узнала, что дело было вовсе не в деньгах. Они были Праведниками народов мира и сделали подобное предложение отцу из благих побуждений[11].
– А как же Милош? – спросила я. – Он останется со мной на чердаке?
Отец покачал головой:
– Нет.
– Я смогу о нем позаботиться, – заверила я. – Он может прятаться со мной.
Отец обхватил мое лицо руками и поцеловал в лоб.
– Ангел мой, ты молодец, что заботишься о младшем брате. Но Милош не сможет подняться на чердак, не сможет добраться до Тарновских. Он останется с мамой.
– Я смогу поднять его на чердак,