потом мама сказала:
– Он офицер. Воевал. Воевал за вас. Ветеранов не арестовывают. Яков, покажи им свои медали.
– Мы знаем, кто он, женщина.
Что ответила мама, я не расслышала. И снова голос отца:
– Хорошо, хорошо, иду. Ханна, жди меня здесь. Я скоро вернусь.
– Nein. Nein. Alle[15], – велел немец.
Отец ответил:
– Что вы хотите от моей семьи? Меня допрашивайте. Им незачем идти.
– Ich sagte: alle![16] – крикнул немец. – У меня приказ. Вас выселяют.
– Но наши вещи… – возразила мама. – Мне нужно все собрать. Нам никакого предписания не вручали. Другие за неделю получали уведомления.
Вновь повисло молчание. И тогда я услышала мамин голос:
– Нет, господин офицер. Пожалуйста, дайте мне несколько минут, чтобы собрать вещи и кое-какие пожитки.
– Возможно, вы вернетесь… может быть, завтра, – медленно ответил немец.
– Давайте говорить откровенно, – вмешался отец. – Вы не позволите нам вернуться. Разрешите собрать вещи.
– Das ist genug![17] – закричал немец. – Wir gehen[18].
Вновь повисло молчание. А потом я услышала мамин крик:
– Остановитесь! Рука! Мне больно!
– Оставьте ее в покое, – вступился отец, и я услышала, как он охнул – должно быть, его ударили под дых или он упал на пол.
И снова взмолилась мама:
– Прекратите! Ему нужно инвалидное кресло. Он не ходит.
– В таком случае, пусть ползет, – приказал немец. – В машине нет места для инвалидного кресла.
– Она же сказала, что он не ходит! – возмутился отец. – Да что с вами?!
Милош расплакался, и я услышала мамин крик:
– Прекратите его тащить! Это же ребенок!
– Я уже сказал: никаких колясок! Он или идет, или умрет.
– Я понесу его, понесу. Оставьте его, – попросил отец. – Не плачь, мой маленький…
– Где остальные? Девчонка?
– Ее здесь нет. Моя дочь в школе в Люблине. Она здесь не живет.
– Ха-ха! Вы, евреи, хоть когда-нибудь говорите правду? Все еврейские средние и старшие школы закрыты.
Он отдал лающий приказ обыскать дом. Я слышала, как солдаты ходят по дому, как открываются двери. Слышала топот сапог на лестнице. И была уверена, что они идут за мной. Меня обязательно найдут, стащат с чердака, и одному Богу известно, как меня накажут за то, что я пряталась. Я сидела, не двигаясь и почти не дыша. Они открыли дверь в кладовку и порылись в ней всего в полуметре подо мной. А потом отправились дальше.
– Es gibt niemand hier[19], – доложили они.
Казалось, что прошла целая вечность, но через несколько минут все ушли: немцы, мама, отец, Милош…
Лена достала из сумочки вышитый носовой платочек и промокнула глаза.
– Мне очень жаль, – сказала Кэтрин.
Лена кивнула:
– Это было очень давно, но все же…
– Они были прямо под вами, обыскивали кладовую и не заметили дверь на чердак? – удивился Лиам.
– У нас был очень маленький чердак – даже чердаком его не назовешь, просто