Туда я и направилась.
Я взяла наши продовольственные карточки. У меня был купон на хлеб, мясо и всякие мелочи. Очередная дилемма. А что скажет пан Оленский? Как отреагирует, когда в его магазин войдет еврейская девочка? Когда я пришла, он как раз стоял за прилавком – высокий раздраженный человек с торчащими пучками седых волос. Подошла моя очередь, и я протянула ему свою карточку. Он оглядел меня с головы до ног.
– Чего надо? – спросил он.
Запинаясь, я стала перечислять: цыпленка, колбасы, свеклы, хлеба, мармелада, бобов, молока и упаковку яиц.
– Ха-ха! – рассмеялся он. – Ты шутишь? Тебе ничего не известно о нормах? Ты видишь масло или молоко на этой карточке? Хочешь, чтобы я в тюрьму попал?
Я нервничала, дрожала и вертела головой: никто ли не подслушивает?
Потом пан Оленский нахмурился и спросил:
– А почему ты не в школе?
Я не хотела говорить, что еврейским детям запрещено посещать государственные школы. Наверное, он не знал.
– Я заболела, – ответила я.
– Заболела, а мама посылает тебя на улицу в такой день? – удивился он, отступая назад.
Я пожала плечами:
– Она тоже заболела.
Пан Оленский покачал головой и искоса взглянул на меня.
– Я так и подумал. Жди здесь. – И он скрылся за прилавком.
Желудок словно узлом стянуло. Несмотря на то что я стояла неподвижно, внутри у меня все дрожало. Я испугалась. Я подождала пару минут, нервничая все сильнее и сильнее. Каждая частичка моего тела кричала, чтобы я уносила ноги из этого магазина, но у пана Оленского осталась моя продовольственная карточка и он знал, кто я. Все в городе знали капитана Шейнмана. Неожиданно стало понятно, почему отец велел мне сразу же идти к Тарновским: за каждым углом подстерегала опасность.
Только я собралась развернуться и выбежать из магазина, вернулся пан Оленский. В левой руке он нес пакет с провиантом, в правой – маленькую кастрюльку.
– Держи, – произнес он, протягивая мне кастрюльку. – Это еще теплая zupa grzybowa, суп с грибами. Пани Оленски сварила сегодня утром. Ступай домой и поешь, пока горячий. – Он подмигнул мне и поманил поближе. – Молоко, сыр и масло для евреев запрещены. – Он улыбнулся и приоткрыл пакет, чтобы я заглянула в него. – Чертовы нацисты! Я завернул все в белую бумагу. Но больше меня не проси. Слишком рискованно. Передавай привет Капитану.
Я расплатилась за покупки, от души поблагодарила его и направилась к двери.
– Принеси назад кастрюлю! – крикнул он мне вслед. – Но только когда поправишься.
Кэтрин улыбнулась:
– Выходит, он оказался не таким уж плохим человеком?
– Нет, очень хорошим. И суп был великолепен! В Польше грибы деликатес. Я пополнила запасы и готова была приняться за дело.
– Какая мысль пронеслась у вас в голове, когда вы увидели, что магазин Россбаума закрыт? – поинтересовалась Кэтрин.
– Я уже понимала, что нацисты либо закрыли