я был только учитель, о котором забывают сразу же, покинув учебную комнату. Разумеется, во мне было достаточно мужества, чтобы в таких условиях жить дальше и жить достойно, но подчас грубая и знойная радость дышала где-то совсем близко, и росло желание хоть немного к ней причаститься. И я находил ее: в музицировании, в стакане вина, в магнетизме летней ночи, в дискуссиях с эрудитами, флирте с женщинами, но полного удовлетворения не было никогда, и я грустил и завидовал первому попавшемуся малому со счастливой улыбкой. Хотя, с другой стороны, я был доволен, что не втянут в грандиозное и одиозное коловращение. Вам не знакомы такие разнонаправленные порывы?
Юноша немного подумал.
– Мне нет. А в общем, земные создания безотчетно тянутся к радости. Дальние миражи счастья – главнейшие стимулы жизни. А подлинное чудо – Храм – не питает ни одной иллюзии, уже на подступах к нему цепенеют житейские мечты и желания.
– Но может ли вмещать ваше сердце хоть что-нибудь похожее на человеческую симпатию? Помните ли вы, например, вашу сестру Лию? Вы не обращали внимания, когда она изредка входила к нам и оставалась до конца занятий. Я, конечно, не мог закрыть доступ в учебный зал такому прелестному дитяти и скажу откровенно, я жалел, что девочкам не преподают философию, я учил бы ее с большим удовольствием, чем вашего брата. В принцессе что-то было.
Арри оживился.
– Конечно, я помню Лию, и вы справедливо заметили, что в ней что-то было, точнее, чего-то в ней было много, я не успел ее толком разглядеть. Я вас удивлю: уезжая, Лия предрекла, что меня примут в обитель. Я верю ей. Видно, потому, что очень хочу верить.
Вторую часть ее предсказания Арри не стал оглашать.
– Какая прозорливость!.. Я вряд ли еще увижу вашу сестру, и вы меня скоро покинете. Проблески счастья недолго витают в нашем роковом климате, их безжалостно и бесследно зализывает вечный туман.
– Вечный туман – это поэзия.
– Не замечал, чтобы вы были настроены против поэзии.
– Нет, она внесла положенную мне в жизни квоту отрады. Я любил наблюдать превращение словесной материи в бескорыстную одухотворенность.
– Да… Только такого сорта любовь вам знакома. Смею вас заверить, она имеет мало общего с той одержимостью, что движет род неунывающих смертных по его стезе.
– Возможно, учитель, я на самом деле разбираюсь в этом плохо. Мне твердили, что меня все любят, не переставая досаждать мне.
– С вами сложно развивать эту тему, потому что вы – вне традиционных связей. Я тоже немало докучал вам своей любовью… В последнее время мои умственные брожения усугублял страх о завтрашнем дне, о стариковском прозябании, исполненном ненавистных хлопот. Вы пообещали мне тихий закат, и мои ментальные установки возвращаются в свои диапазоны. Моя болезненная привязанность к вам тоже успокаивается. Мои страдания или иные проявления моей сущности я не смогу до вас донести. Ничьей вины в этом нет.
– Несмотря