в сущности из интересной, далеко не глупой женщины превратилась в такое рано постаревшее, бесформенное, унижающееся перед ним существо. Не секрет, что женщину красит счастье, а что он дал ей? Использовал для ублажения своего здоровья, никогда особо не заботясь о ее внутренней жизни. И не символично ли совпадение? Ему, Зорину, жена к юбилею показала дулю, сбежав с гастролером, он к юбилею Аделаиды приготовил такой же «подарок», правда, ни с кем не сбежав, но ей от этого не легче – дуля остается дулей. Чтобы как-то привести женщину в нормальное состояние, сказал:
– Ада, ты успокойся, поешь… Еще лучше, иди сначала умойся.
– Да, да, спасибо, дорогой, я сейчас… ты, как всегда… – она умылась, причесалась и, казалось, успокоилась.
– У тебя чай совсем остыл, – он налил ей свежего горячего чая, достал из тостера бутерброды.
– Ты так замечательно готовишь бутерброды… Я, конечно, плохая хозяйка, но, согласись, у меня тоже кое-что получается. Например, … например, блины…
Он равнодушно кивнул.
– Ты знаешь… глупо, конечно, с моей стороны, но… я совершенно не могу без тебя… нет, нет, можешь не отвечать, я готова к любому ответу… только…
– Ты стала сентиментальной.
– Стала? Может быть… просто я очень много передумала… Дорогой, я никогда не верила в старость, но сейчас порой становится страшно… Кажется, нет ничего страшнее одиночества в старости…
– Напрасно ты… Тебе до старости еще далеко.
– Наверное, если бы ты мне изменил, – продолжала Аделаида, будто не слыша его, – мне, наверное, было бы легче… я могла бы обвинить тебя, и мне не было бы так обидно…
«О, Господи! Что я несу, ну что я несу?!» – подумала Аделаида. От сильного ли волнения, оттого ли, что понимала бессмысленность своего прихода, она спешила все высказать, но никак не могла собраться с мыслями.
– Можно и вдвоем быть одинокими, – произнес он банальную фразу.
– Да, да… ты всегда мастерски умеешь разбивать намысленное мною, и мне бывает трудно вернуть мысль в свое русло.
«Хм, намысленное…» – Зорин впервые за все время разговора улыбнулся: его всегда умиляла способность Аделаиды к детскому словоизобретательству.
В ее глазах сверкнул светлый лучик на улыбку Зорина. Она, облокотившись на стол, подперла подбородок руками, снова напомнив ренуаровскую героиню, только постаревшую, расплывшуюся:
– Хочешь, я тебе стихи прочту… свои… совсем немного?
– Стихи начала писать, значит, что ни делается, все к лучшему? – взгляд Сокольского потеплел.
«Боже мой, – подумала Аделаида, – он говорит „к лучшему“! Он даже не понимает, как это жестоко! Как же может быть к лучшему, если я оказалась брошенной?». Не ожидая его согласия, она начала неуверенным, плавающим голосом:
У природы весна,
Тополей кружева
свежей