было четыре или шесть, вы бы никогда не получили места.
Это был счастливый билет, бонус. Всегда есть какой-то бонус. У нас это был садик.
Там про нас уже всё знали. Откуда – неизвестно. Воспитательницы – я никак не мог запомнить ни их обличий, ни имен – оглядывали меня с головы до ног, делали сочувственные лица, понимающе кивали. Мне было одновременно лестно и неловко. Я представлял, как они судачили, мол, вот, какая женщина – воспитывает чужого ребенка. Придумывал им диалоги и даже хотел написать их портреты. Но никак не мог запомнить их постоянно меняющиеся лица.
Больше всего я любил утра, когда нас будило нечто вертлявое, мокрое, неумолимое. Будь я Гоголем, подумал бы – чорт. Макс разевал ротик во всю ширь и щедро кричал над самым лицом Магды: «Шопинг! Шопинг!» Обладая редким талантом распоряжаться деньгами, одежду тоже покупала ему она.
Человек, покупающий ненужные вещи, впоследствии продает необходимое, – было ее любимой фразой.
Едва закрыв за ними дверь, я падал в сладкое, невероятно тягучее ощущение счастливого дня: весь день был мой – я мог рисовать.
Выйти во двор, постоять под обманным и все же теплым солнцем, щурясь, как довольный кот, разглядывать ссутулившихся женщин, совершающих субботний променад за продуктами, уже поддатых говорливых мужиков, девчушек с разрисованными мордочками и пробитыми ноздрями, пацанов с черными банками коктейлей в руках, с жадностью всматривающихся в молодые лица девиц.
Я наслаждался ими всеми, крал их взгляды, жесты, дыхание, боль, сутуловатость, легкость походок. Растворившись в своей жадности, забывал про свою жизнь, про Магду, Макса. И еще ждал – того самого, затерянного во времени и пространстве, покупателя дома Эли.
И был полон, как стакан сметаны. Сыт, предоставлен себе, освобожден, и забыл, что это опасно.
В перерывах между интенсивной семейной жизнью она, конечно, искала работу. Какого – то энергетика или управляющего. После очередной массовой рассылки резюме и тишины, следовавшей за этим криком в пустоту, ходила мрачная. И я, хронически слепой и глухой от напряженного ожидания звонка Эли, думал, что это причина.
Но однажды услышал, как она разговаривает с Петром. Узнал, но продолжал играть по правилам, приходил вечером после работы, как настоящий муж.
Как поговорили? – нанизывал колечки баклажана на вилку.
Нормально. Объект заканчивают.
«Нормально…»
Понимающе кивал. Додумывал остальное сам. Он, конечно, умоляет вернуться. Она пока ломается. Пока. Я стал ждать – когда. И все же надеялся на чудо. На то, что прирастет к чужому ребенку. И ко мне.
Так мы и верно зажили втроем: я, Магда и Петр.
И однажды все случилось.
Глупая белела на столе бумага из моих – взяла первую попавшуюся, акварельную. И спотыкающийся, неровный карандаш заполошно метал бисер:
…Дорогой Степа, я люблю нашего Максимку. Но, Степ,