на краю поселка, приходит раз в месяц – поскандалить с квартирантами и пожаловаться на них Крысову-отцу), – это либо цыгане, либо алкаши. Иногда даже наркоманы. Потому что кто еще будет жить в такой хибаре с печным отоплением, когда у всех вокруг давным-давно газ!
Но сосед, отдавший кресло, был, пожалуй, исключением. Не то чтобы полным – тоже мог напиться, и, как подозревал Крысов-младший, – напивался не без участия Крысова-старшего. Но все же этот сосед ходил на работу и даже, кажется, что-то на ней зарабатывал. Короче говоря, мог себе позволить отказаться от старого кресла.
Отец, однако, не потащил его в дом. Оставил во дворе, напротив окна, – под снегом и дождем. Что это значило, есть ли в этом какой-то скрытый смысл или только смущение и скука, Крысов не разгадал. Но вскоре полюбил, проходя мимо окна, взглядывать на кресло, отмечать в нем изменения. Летом, например, из накопившейся в щелях земли (между подлокотниками и сиденьем) прорастала трава. Кресло-трава. А когда на нем прочно обосновались коты, Крысов и вовсе помирился с отцом. Мысленно.
***
– Привет, Нигер. Слышал: Тимохин умер.
– В смысле? – оторопел Крысов. Оторопел не столько от новости, сколько от того, что ему позвонил сам Гериев. Спустя пятнадцать лет.
Гериев был в классе единственным, у кого отец – адыг, а мать русская. Тогда это казалось странным, нелогичным. Как если бы в алфавит затесалась цифра (…гдеёж3ийклм…). Нелогичным, но почему-то притягательным.
Иногда Крысов мечтал с ним подружиться.
Однажды, в шестом классе, они вместе ссали в школьном сортире. То есть, конечно, каждый – сам по себе, но Крысов тайком наблюдал (никаких отдельных кабинок в те времена еще не было), как Аскер слишком внимательно смотрит себе под ноги. Слишком старательно ссыт. Потом оказалось, что он своей горячей струей пытался смыть чье-то дерьмо, прилипшее к самому краю дыры. Но до конца не получилось: стоял февраль – дерьмо примерзло!
Крысов тогда серьезно задумался.
С одной стороны – отец Гериева, который приезжает за сыном (или это мать приезжает?) на крутой иномарке, а с другой – вот это дерьмо. Скользкое, чужое… Крысов, кстати, расправился с ним при помощи ножки от стула, которую подобрал возле сортира.
– Так что, пойдешь на похороны? – Аскер уже пожалел, что позвонил этому тормозу Крысову.
– Как меня зовут?
– Чего?
– Ты помнишь, как меня зовут? – не унимался тормоз.
– В смысле?.. Да пошел ты! – Гериев бросил трубку.
Тимохина похоронили в субботу, 25 июня. Крысов был в это время в лесирисе. Лежал на кургане (под шумным вечнозеленым дубом) и представлял, как Светка, специально прилетевшая из Германии, отходит от покойника и тревожно высматривает в толпе одноклассников кого-то одного, конкретного…
Потом ее везет до гостиницы Гериев.
По дороге она спрашивает:
– Почему Олег не приехал?
Гериев сначала молчит, потом выносит вердикт:
– Урод