за его спиной, Филипп спросил:
– Зачем вам всё это? Что вы собираетесь делать?
Тот улыбнулся, взялся складывать пожелтевшие, испещрённые чернильными значками, листы:
– Вступить в свои сеньориальные права. Король подарил мне земли, я пришёл на них жить.
– Вы шутите?
– Разумеется, нет.
– Неужели вы в самом деле думаете, что его величество оставит вас тут надолго?
Мориньер справился с бумагами, сложил их стопкой на краю стола, захлопнул книгу.
– Я не собираюсь гадать о сроках, Филипп. Я намерен жить здесь так, как если бы это было навсегда.
*
Сложив бумаги, Мориньер пригласил Филиппа жестом следовать за ним.
Они тихо затворили за собой двери в библиотеку, спустились по узкой лестнице, расположенной в конце коридора, прошли по двору – мимо церкви, конюшни, коровника. Два монаха в чёрных рясах пронесли мимо них вёдра, наполненные только что надоенным молоком.
Монахи замедлили движение, приветствовали Мориньера и его гостя, потом пошли дальше – к фермам, где молоку суждено было превратиться в великолепные сливки, творог, сыр. Они шли, стуча деревянными башмаками по выложенной из камня дорожке.
Филипп де Грасьен обернулся, проводил взглядом сутулые, сухощавые фигуры братьев.
– И надолго вы тут собираетесь оставаться? – спросил.
– Тут?
– В монастыре.
– А… Не знаю. Пока не завершу все дела. Но задерживаться мне нет резона. Я должен успеть сделать слишком многое до того, как ляжет снег.
*
Мориньер остановился в большом, специально выстроенном для странников, доме. В эти дни в каменном двухэтажном здании, расположенном на территории монастыря иезуитов, больше никого не было. Но Мориньер знал, что случались дни, когда в доме для гостей яблоку негде было упасть. Здесь находили приют собственно иезуиты, возвращавшиеся из далёких миссий – усталые, измождённые, порой изуродованные, едва живые. Здесь останавливались путешественники – вместе со всем своим скарбом, своими проводниками и своими впечатлениями. На этой территории, отгороженной от остального мира частоколом, находился их рай. Тут они отдыхали, набирались сил, делились своими знаниями. Они составляли карты, писали отчёты.
Здесь царствовал Разум Новой Франции.
*
Пока они шли по длинному, узкому коридору, Филипп думал о том, что место это очень подходит его другу – своей основательностью, сдержанностью, даже суровостью.
Мориньер не был убеждённым аскетом. И его парижский дом мало чем отличался от домов прочих аристократов. Он был прекрасно обставлен, заполнен предметами искусств и массой великолепных безделушек. Но Мориньер – во всяком случае, так всегда казалось Филиппу – не придавал обстановке ровно никакого значения.
Роскошь, как таковая, не привлекала его. Мориньер превосходно обходился минимумом удобств. Оттого, попав в Новую Францию, он,