огромная шахматная доска и старинный набор фигур весьма благородной внешности. Их было чертовски приятно брать в руку и с мягким стуком переставлять на нужные клетки. В тот вечер я был в ударе и к середине партии ухитрился заставить соперника надолго задуматься. Он, размышляя над очередным ходом, окутался сигаретным дымом, а я вдруг увидел, что фигуры на шахматной доске странным образом выстроились в некое подобие карты нашей деревеньки. Вот кладбище, вот тропинка и мой дом, а вот остальные дома в низинке, почтовое отделение и центральная площадь. Пожелтевшими от табака пальцами Тимофей Валерьевич двинул из кладбища в сторону моего дома своего слона, и карта как-то сразу разрушилась. Я тряхнул головой, спасаясь от наваждения, и стал думать, как побороться за ничью.
После третьего вернувшегося – Сани Мордвина , по прозвищу «Он-же-Финн», молчаливого мужчины средних лет, скончавшегося в 2003-м от похмельной аритмии, – задумчиво притихшее население деревни ходить на кладбище прекратило. На всякий пожарный случай.
Весь июнь в наших краях стояла чудесная солнечная погода с нужным количеством ночных дождей, одной или двумя грозами, грибным изобилием ближайшего леса и уверенным клёвом щуки в быстрых и приятных водах речки Камушки, журчащей аккурат под обрывом, на котором стоит мой старый дом. Старая примета «Июнь – на рыбу плюнь» этим летом не работала. Даже над топкими кочками болота по ночам стали плясать и кувыркаться забавные серебряные огоньки.
Четвёртым оказался Витька Федоскин, 1973 года рождения, семнадцати лет от роду, триста водки, отцовский мотоцикл, ночь, дерево.
Мимо моего крыльца несколько дней никто не ходил. Только наша компания- шорты, кроссовки и я – бегала каждое утро вокруг деревни. И внимательно посматривала на односельчан. Те здоровались, раскланивались, хвалили погоду и рыбалку, но молчали, молчали, молчали. Поодиночке, словно стесняясь, похаживали к вернувшимся соседям в гости – как без этого! Кто со свежеиспечённым пирогом, кто с корзинкой грибов или парочкой копчёных лещей, а кто и с бутылочкой чего покрепче. Помогали и по хозяйству, и деньгами, и тактичным советом – прошедшие годы понаделали в окружающей жизни следов, много воды утекло, много чего в прочем мире изменилось.
Дарья Назаровна сразу пристрастилась к гороскопам. Каждый вечер я распечатывал советы козерогам на завтра и поутру, в процессе с каждым днем всё более радовавшей меня пробежки, заворачивал во двор дома под зелёной крышей и оставлял свернутый в трубочку листок с гороскопом в ручке входной двери. Такая приятная ежеутренняя обязанность не оставляла моей природной ленивости ни малейшей возможности отвертеться на денёк-другой от физически полезного мероприятия. Однажды, числа двадцать первого или двадцать второго, Дарья Назаровна, в халате, тапочках и своей драгоценной шали, поджидала меня на лавочке возле крыльца. Она приняла у меня листок с гороскопом, благодарно покивала и вдруг спросила тревожно:
– Не ты ли, Антошенька,