едва слышно. Глаза отца округляются, в них замечаю неподдельный ужас.
– Никогда не говори об этом, – просит он взволнованно.
– Ты что, тоже знаешь? – от изумления моя челюсть отвисает.
Отец закрывает глаза и отрицательно вертит головой. Мы с Эль в недоумении переглядываемся. Что это значит?
– Дети, – говорит он, шумно выдохнув. – Вы не должны были об этом узнать. По крайней мере, не сейчас и не таким образом.
– Что вы имеете в виду? – спрашивает Эль.
– Старому Олдосу не следовало вам рассказывать. Какие тайны он вам открыл?
– Он рассказал о Главном городе и о том, что наши склады с продовольствием в действительности пусты, – произношу я как можно спокойнее. – Он использовал слово «бутафорские». Олдос говорил, что урожай, который мы выращиваем, отправляется другим людям, а нам остаются лишь крохи. Папа, что ты знаешь еще?
Он грустно улыбается.
– Ария, Эль, – говорит он. – Вы взрослые девочки, невероятно, как быстро летит время. Я обещаю, что вы обо всем узнаете, когда придет нужный час. Но пока это все, что я или Олдос можем вам рассказать. Вы должны хранить эту тайну, как самое дорогое сокровище. Ни одна живая душа не должна услышать от вас о других, – папа закашлялся, – о другом городе. Вы обещаете мне хранить молчание?
Мы с сестренкой переглянулись.
– Обещаем, – в один голос отвечаем мы с Эль.
Понимаю, что не стоит докапываться до правды сейчас. Отец категоричен, как и Олдос. Конечно же, они знают намного больше, чем пытаются выдать. Но не хотят рассказывать нам об этом. Решаю, что пока следует отступиться. Но я обязательно вернусь к этому вопросу чуть позже.
– Папа, все будет в порядке? – с надеждой спрашиваю я.
Он подвигается поближе и обнимает нас.
– Обязательно, – шепчет он. – Иначе и быть не может. Что бы ни случилось, помните, что я люблю вас, девочки.
– И мы любим тебя, папа, – Эль впервые называет моего отца папой.
Вижу, как по щекам сестры катятся слезы. После смерти родителей, она перебралась к нам. Мой отец всегда относился к ней, как к родной дочери. Он знал Августа и Марию, многие годы они были добрыми друзьями. В память о них он не мог поступить иначе. Все наши с Эль пожитки всегда делились поровну, все наказания за домашние непослушания мы разделяли на двоих. Папа старательно пытался доказать Эль, что любит ее также, как и меня, чтобы девочка не чувствовала себя чужой. Иногда он специально ругал меня на глазах сестры почти без причины, а ее восхвалял и поощрял. Таким образом давая понять, что мы для него равны. Я понимала это и никогда не обижалась. Вообще-то в нашем доме ссор и споров практически не бывает. Мы живем душа в душу, и если бы не горькое прошлое, мы могли бы назвать себя идеальной семьей.
Отец крепче прижимает нас к себе, и в этот момент мы втроем сливаемся в единое целое. Сидим так некоторое время, пока не слышим стук по стеклу. Из соседней комнаты машет Олдос. Жестом он зовет отца к себе. Он улыбается и даже