житуху.
Счастья, говорит, нихуя нет. Давно, еще со студии, у них с мужем все наперекосяк. А муж у нее – шишка большая, такого хер просто так бросишь. Рассказывает, плачется, но чую, вся речуга вокруг одной и той же мысли кружится, что если бы ей вдруг встретился мужик толковый, настоящий, то с мужем бы рассталась запросто. И в качестве примера своих подруг привела, которые уже все по второму замужнему кругу пошли, поменяли мужей. Тут я подумал, что неизвестно, кто кого еще поменял. Но в слух не сказал. Мне то что? Я сижу, пропускаю коньяк малыми дозами, но только в какой-то момент отвлекся. И смотрю – нет нигде моей Таис. Вот, вроде, только сейчас здесь за столом была. Отвернулся – нет ее. Испарилась. И только так подумал, как в самом паху жарко стало. И приятность образовалась. Ну, думаю, волшебница. Ну, затейница. А сам веселюсь: посмотрим, как быстро ты своими сладкими губками его расшевелишь? Ты ж, Вадь, понимаешь, это нефть да газ из закромов сосать-неперосать – неизвестно, сколько этого добра в недрах. А человеческий организм, он пределы имеет. А я что? Я не Бонд и не супермен какой, чтобы вот так сразу – только отстрелялся, и опять в бой. Потому как у меня полное егильетте орудия производство и вообще, по три палки в одни руки я по великим праздникам даю, а чтобы четыре… Рассуждаю себе так, бухая в одиночку, и только чую, как от ее язычка, от губ ее нежных все во мне затрепетало, заголосило и заколосилось, да так, что рюмка в руке ходуном ходит, а в голове ария композитора Алябьева «Соловей, мой, соловей». Так бы и пропел всю партию в одиночку до самого конца, если бы она не стянула меня зубами под стол.
Уложила спиной на ковер, оседлала и, фигурально выражаясь, пришпорила. Да! Я к своим двадцати четырем годам немало накувыркаться успел. Но такого конкура еще не видел. Ни до, ни после. Класс! В четвертый раз вместе в космос вылетали. Уже и я о соседях не думал, глотку не жалел. Даром, что стены в метр – сталинская кладка. А сам лежу, отдыхаю и тихо охуеваю. Это ж надо! Четыре палки кинул! Такого со мной еще не было. Да и не вечер еще. А она, как мысли мои прочла:
– Ты охуительный… автомат… молотобоец… кобель. Никогда не верила, что такое возможно.
– Да и я тоже, – отвечаю, а у самого уже, от этого ее «кобеля» как-то настроение совсем подвяло. Кисло мне разом как-то стало. От эпитетов ее, от разговоров про мужа, про жизнь. Хули ж ты плачешься – злюсь, – чего с жиру бесишься? На всем готовом живешь, мужик в жарких странах ради тебя потеет, зарабатывает, все зубы, небось, от напряжения поменял, а ты тут с ебарем лежишь-милуешься и намеки ему разные делаешь. И от мыслей этих трусы уже натягивать стал. Она увидела эти мои скорые сборы, удивилась.
А у меня принцип был: отъебал – домой! Хоть ночь, хоть не ночь – на хазу. А то я этот народец знаю, быстро привыкают. А еще такие есть, думают: переспал – женись! Умора! «Потерпи чуток, говорит, сейчас пельменей наварю, а пока фильм позырь.» Я удивился,