ты в своем невежестве хочешь учить других, когда сам пришел учиться, Джейкоб Фейтфул?
– Отец всегда говорил мне, что такой каракулей обозначают половину мешка.
– Может быть, твой отец употреблял эту букву для обозначения меры, о которой ты говоришь, как в математике я ставлю различные буквы для определения величин известных и неизвестных, но ты должен забыть все, чему учил тебя твой отец, и начать de nuovo[4]. Ты понял?
– Нет, не понял.
– Тогда, маленький Джейкоб, знай, что «А» изображает букву А, и что бы ни сказал тебе мистер Кнепс – верь. Вернись на свое место, Джейкоб, и повинуйся.
Глава IV
Наполнение карманов – такое же преступление, как и опустошение их, и влечет наказание. Ранние впечатления отдаляются.
Я не расстался с м-ром Кнепсом, пока не просмотрел всей азбуки, потом вернулся на мое место и стал раздумывать о странной сложности форм, составляющих ее. Мне было жарко, и меня стесняли мои башмаки, всегда служившие для меня предметом отвращения, с тех пор как я впервые надел их. Я снял сначала один, потом другой и на время позабыл о них. Между тем мои соседи-ученики толкали их ногами от одного к другому, и таким образом они очутились подле кафедры учителя.
Наконец я стал отыскивать их повсюду и скоро увидел как один из средних мальчиков, сидевших подле Домине поднял мой башмак и тихонько опустил его в карман сюртука наставника, душа и внимание которого отсутствовали. Через несколько времени тот же ученик подошел к м-ру Кнепсу, задал ему какой-то вопрос и, слушая ответ, положил мой второй башмак в его карман, потом вернулся на место. Я ничего не сказал. Наступило время окончания ученья. Домине посмотрел на часы, высморкался, сложил большой носовой платок и торжественно произнес. «Пора порезвиться!» Он ежедневно повторял эту фразу, а потому все понимали ее значение. Воспитанники повскакивали со скамеек, подняли крик, шум. Домине спустился с кафедры, Кнепс тоже, и оба с разных сторон подошли ко мне.
– Джейкоб Фейтфул, почему ты все еще склоняешься над книгой? Разве ты не понял, что пришло время отдыха? Почему не встаешь ты подобно другим? – спросил Домине.
– Да у меня нет башмаков.
– Где же твои башмаки, Джейкоб?
– Один в вашем кармане, другой, – ответил я, – вот у него.
– Джейкоб, – сказал Домине, – кто же сделал это?
– Большой рыжий мальчик, с лицом в ямках, – ответил я.
– Мистер Кнепс, и с моей и с вашей стороны было бы неуместно, если бы мы пропустили такое неуважение. Позвоните мальчикам.
Мальчики пришли на звон, мне велели указать виновного. Я сделал это, и Домине беспощадно высек его.
Когда наказанный Барнеби Брейсгирдл остался наедине со мной, он сказал, поднося один кулак к моему лицу, а другим потирая себе спину:
– Пойдем-ка на площадку, и ты увидишь, как я отколочу тебя.
– Незачем плакать, – сказал я ласково (я не желал, чтобы его высекли). – Сделанного не поправишь. Тебе было очень больно?
Я говорил в виде