языка и литературы. Обычно в школу ходила Людмила. Тогда он вспомнил этот вопрос сына.
Лидия Игнатьевна, о которой с восторгом отзывались все ученики, включая Сережу, привела Ефима в класс. Прежде чем закрыть двери, боязливо выглянула в коридор, затем подчеркнуто плотно прикрыла дверь и после длительной паузы сказала:
– Я не имею своих детей, а потому каждого ученика класса люблю как своего. Ваш Сережа бесспорно даровитый мальчик, начитанный, умный, но… его ждет беда, он растет антисоветчиком.
Ефим от страха побледнел.
– Не скрою, я наводила справки о вас, отзывы самые положительные. Хорошо знаю вашу супругу, тут тоже нет вопросов. Но откуда берется нигилизм Сергея, мне совершенно непонятно.
– В чем же это заключается? – с трудом выдавил из себя Ефим.
Лидия Игнатьевна опасливо оглянулась на дверь, затем достала из сумочки смятый листок бумаги и протянула его Ефиму. Тот глядел в листок, ничего не понимая. На листке бумаги рукою Сергея были нарисованы чертики, звезда, свастика, поросенок и несколько известных лозунгов: «Сталин – наша слава боевая. Сталин – наш отец родной. Сталин и Ленин – близнецы братья».
– Ну и где же тут антисоветчина? – спросил Ефим.
– На прошлой неделе нашу уборщицу забрали в НКВД за то, что она положила тряпку за портрет товарища Сталина.
– Лидия Игнатьевна, так рассуждая, можно обвинить в антисоветчине любого. Мой, лоботряс, от нечего делать на уроках рисовал эту чертовщину, за что он получит по заслугам, но он еще слишком мал, чтобы быть антисоветчиком.
– Мал, говорите? – с возмущением спросила Лидия Игнатьевна и достала из стола тетрадку. – А что вы на это скажите?
Ефим раскрыл тетрадь, где красным карандашом была подчеркнута орфографическая ошибка в слове «кристальный». Тем же карандашом был поставлен знак вопроса на полях, где в предложении, после слова «Сталин», был пробел.
– Это диктант, текст которого был взят из газеты.
Ефим вопросительно посмотрел на учительницу.
– Далее шло: «Сталин – наш отец родной».
– Но, может быть, он не расслышал слов или отвлекся.
– На следующем уроке литературы я вернулась к разбору диктанта, так как у многих плохо с орфографией. Я вызвала к доске Сережу и попросила ряд предложений, в которых были сделаны ошибки, написать на доске. Как только я дошла до этого, – многозначительно подчеркнула Лидия Игнатьевна, – предложения, Сережа сослался на боли в животе и выбежал из класса.
Теперь Ефим все понял. Он вспомнил сентябрьское воскресенье 1940 года и вопрос Сережи.
– Я люблю вашего сына, наверное, больше других учеников. Как вдохновенно он читает стихи, кстати, особенно Владимира Маяковского! Когда он читал «Советский паспорт», я не выдержала и поставила в журнале три пятерки.
– Ну, вот видите, – несколько облегченно произнес Ефим.
Лидия Игнатьевна не отреагировала на это восклицание и продолжала:
– Я