набекрень, и в чернильнице чей-то плевок.
Вреден север и мне, только списан декабрь на запчасти.
Мёрзнет в проруби хвост. Полетели, осталось по сто.
Все слова в полусне. Неразбавленным деепричастьем
Стынет в рюмке кагор. Нипочём, не к лицу, ни за что.
Отойди, не мелькай! Ты в моих зеркалах не увидишь
Жест добра (он уснул наугад между «fuck» и «O. K.»).
Я ещё наверху – над Помпеей смеющийся Китеж —
В окруженьи проклятий, вертящихся на языке.
Нет добра без петли, нет красивых цветов без отравы.
Нет признаний в любви. И любви безо всяких табу.
Ной ведь жрал голубей, не предавших вопящей оравы,
И кричали «Добей!» среди мёртвых от страха трибун.
Никому не в обиду. Зачем же корябать шарманку?
Перестань подвывать. Я ещё не на том вираже.
Оттанцуй без меня танец маленьких белых подранков,
И не смей вспоминать.
Лучше выпей со мной.
Я уже.
ТРЕТИЙ РОМАНС
Ты придёшь наобум. И сорвёшь веера с грязных клавиш,
Превратив пьяный столик в кричащий «Добить!» Колизей.
Но ты вновь не в себе: или длинную масть обезглавишь,
Или сбросишь семёрку, играя дырявый мизер.
В замутнённых глазах – отражение мятых рубашек,
Тебе всё по бубям – ты же здесь, как и в небе, чужой.
Сквозь кипящие слюни: «Не будет сегодня по-вашему.
Распасы, мсье Селин. У меня в каждом джокере – Джойс.
У меня в каждом севере – лунный нечищеный реверс,
И на каждый полёт я отвечу падением вверх».
Улыбнёшься и сбросишь сырую сутану на клевер,
Словно трупную гарь на успевший сгореть фейерверк.
Ты придёшь не один. Полупьяные руки на плечи,
Пальцы мнут кружева, и пружинит упругая грудь.
Шум и скатерть, и жен… Но она твою грусть не залечит —
Ты играл на неё. А теперь поделись и забудь.
Закатай рукава и повесь эту «пулю» как ценник
(у тебя каждый ход – из ремарок и старых цитат).
Ты играл на неё, как играл Ипполита на сцене,
Взвесив совесть свою и продав её в твёрдых вистах.
Ты уже не придёшь. Только вспомнит измятое платье:
«Раздавай на туза. У меня в каждом взгляде —де Сад».
Но ведь мокрым глазам,
прикреплённым в довесок к оплате,
Ты уже не докажешь, что свой на своих небесах.
ЧЕТВЕРТЫЙ РОМАНС
Противно до смеха. Себя у признания клянчить,
Расплющив о левую грудь отсыревший бычок.
И, словно безумно карманом играющий мальчик,
Стыдливо улыбиться, дёргая нервно плечом.
Последние строчки прикручены намертво скотчем,
Иссякла на выдумки неперекатная голь.
И хочется быстро, не очень затейливо кончить,
Осыпав с мозгов, как листву в сентябре, алкоголь.
По-моему, дембель в судьбе мне ещё не положен,
Пусть