одежда выдаёт в тебе чужеземца. Я была в Вифании, много ходила по Иудее, но никогда и нигде не видела таких одежд, тем более того, – указав глазами на мои плавки, – что осталось на тебе.
Я был уличён во лжи. Осознав это, я не мог более лгать, ибо это могло оттолкнуть от меня девушку, а в том, что она была девушка, а не женщина, меня убедили не только её приподнятые вверх остроконечные груди, но и моё почти полувековое познание женщин. Но не это вынуждало меня сказать правду, к откровенности вызывал ясный взгляд её небесно-голубых глаз. Кроме того, я хотел найти в ней ещё одного друга. Мои глаза были темны и, казалось бы, я больше должен доверять глазам с подобной расцветки, но всю мою сознательную жизнь, большее доверие мне внушала чистота голубого неба, нежели мрак бездны.
– Как быть? Как быть? – лихорадочно думал я и после минутного молчания произнёс. – Ты права, Этилия! Я не тот, за кого себя выдаю! То, что я решил поведать тебе, будет трудно понять, но, как мне кажется, ты разумная девушка, поэтому вникнешь в мои слова и уверуешь в них. Рассказ мой будет необычен тем, что унесёт тебя в далёкое будущее. Ты готова выслушать его?
– Да! – спокойно ответила она и, придвинув к костру толстую ветвь, села на неё.
В зарослях мирта, плотно подступавших к теревинфам, что-то прошуршало. Я насторожился.
– Это хомет, – мерзкое нечистое животное. Их много здесь, – проговорила Этилия и, уперев подбородок на сложенные вместе руки, локтями упёрлась в колени и выжидательно посмотрела в мои глаза.
– О, боже! Прости! Ты, конечно же, голодна! – воскликнул я, и через минуту раскладывал перед ней запечённую рыбу.
Стараясь как можно реже смотреть на божественное творение (Зачем смущать голодного человека, занятого трапезой?) я вёл свой рассказ. Этилия слушала, не перебивая, лишь однажды она спросила: «У тебя красивая жена?»
– Очень! – ответил я и добавил. – В своей молодости она была точной твоей копией! – Это была правда. Кроме того я вспомнил, что ещё там, – на каменной косе я вздрогнул, услышав голос Этилии, очень похожий на голос жены.
Закончив рассказ о себе и своей семье, я посмотрел на Этилию. Она смотрела на костёр и о чём-то напряжённо думала. Это было заметно по её плотно сжатым губам и напрягшейся жилке на видимой мною левой части её виска. Я не стал тревожить её, подумав, придёт время, она разберётся в своих мыслях и сформулирует вопросы. Но, как оказалось, времени ей понадобилось совсем мало, и понял я это ночью, стремительно надвигающейся на нас.
За разговором быстро пролетело время. Одежда наша высохла, и мы облачились в неё. С реки подул прохладный ветер, Этилия поёжилась, хотя и сидела у костра. Я вспомнил прошедшую ночь и тоже невольно сжался.
– О, боже! – шлёпнув себя по лбу, воскликнул я. – Что же я сижу! Ночи здесь холодны! Необходимо построить шалаш!
– Я помогу! – встав на ноги, проговорила Этилия. – Ко второй страже ночи мы построим его.
– Здесь дел-то на два часа! –