в глубине коридора.
Его искусственно отделили дополнительными дверями, образовав таким образом небольшой предбанник. Ко мне вышла медсестра, буднично и уныло сказала раздеться до трусов и надеть бахилы. Я в недоумении застыла. До трусов и в бахилах? Это что за дикий наряд?
«Такие правила», – отрезала она и закрыла дверь, оставив меня одну в небольшом коридоре.
Я стала робко раздеваться. С ужасом обнаружила, что как раз сегодня надела довольно вызывающие леопардовые стринги. Села, вжавшись в стену, обхватив себя руками. Вышла медсестра и нервно уточнила: «Бахилы где? Почему не надела?». Я натянула два синих пакета на ноги и в таком виде вошла в кабинет.
В восьмом кабинете было многолюдно. Молодой врач, две медсестры – все разом повернулись в мою сторону. Не зная, что прятать – грудь или леопардовые трусы, я поплелась в пакетах-бахилах по холодному полу. «Ложись на кушетку, будем делать тебе прокол».
Легла. Мои руки оторвали от груди и развели по сторонам. Предупредили, что сейчас будет больно – и резко воткнули прямо в грудь раскаленный кинжал.
Нет, это, конечно, был не кинжал, а толстая игла для биопсии, но грудь мою пронзило таким огнем, что я даже не смогла выдохнуть. Дикая, горячая боль разлилась по измученной маммографией груди, но самое страшное было впереди. С такой же силой врач резко достал иглу, и снова меня будто ударило током. Я еле сдерживала слезы, стонала и молилась, но мне приказали лежать спокойно, потому что биопсию надо повторить.
«Нет, нет, пожалуйста, не надо, я не могу!»
«Терпи, это тебе надо. Ещё один разочек – и отпустим».
Я застыла без движения и дыхания. Сжалась в комок боли и стыда, лежа без одежды в чертовых бахилах в холодном бездушном кабинете, где мне без обезболивающего протыкали больную грудь огромной иглой. Место прокола горело, мышцы внутри от боли скрутил спазм, спина была мокрая. Когда врачи скомандовали: «Готово, можешь одеваться», у меня не осталось сил ответить. Я с трудом встала и на слабых ногах поплелась к своей одежде.
Морской волк поймал меня где-то на лестничном пролете и скомандовал быть как штык на следующий день на врачебной комиссии. Без вариантов.
Грудь тянуло, голова гудела, но слезы уже не текли – они застыли где-то внутри.
Глава седьмая, в которой слишком мало воздуха
Комиссию назначили на полдень. И чем меньше времени оставалось до полудня, тем беспокойнее становилось у меня на душе.
Я не боялась: ничего страшного сказать мне не могли. Я уже сдала онкомаркеры, они были в норме. Наконец-то я получила заключение по тем самым клеткам кожи, что так больно взяла из ранки маммолог – и там чисто.
Подруги в один голос рассказывали: такое случалось практически с каждой. Устрашающие подозрения всегда оказывались беспочвенными. Да я и сама понимала, насколько нелепы могут быть подобные предположения. Моя мама, многочисленные тетушки, сестры – были здоровы. Обе бабушки уже умерли, но причина