знать, те, кого называли светскими аббатами и кто отнюдь не желал ради каких бы то ни было богоугодных целей терять столь лакомые куски – принадлежащие им обители.
Франкону это надоело. Может, кто-то и верит искренне в преобразование Церкви, но, по сути, все эти прелаты, знать, дьяки и воины – все они волнуются только о дележе богатств монастырских владений, и вопрос лишь в том, удастся ли церковникам отвоевать земли ретивых светских аббатов. За это они стоят горой. Даже до драк доходит. Вот не далее как вчера духовные аббаты и светские бились, как простые сервы, за земельную межу. Воинственному епископу Шартрскому Гвальтельму прокусили кисть руки в пылу потасовки, а сегодня он уже кричит, что готов даже головой поплатиться за правое дело.
«Об этом ли сейчас думать?» – вздыхал Франкон.
Конечно, реформа нужна, что и говорить. Но о преобразованиях ли сейчас думать, когда завоеватели-викинги готовятся к набегу и скоро разразится новая война? Что тогда будут делать франки, если Роллон, как и задумано, нанесет удар с трех сторон? А этот варвар не тот человек, который отказывается от задуманного. И мечтает он – ни много ни мало – о покорении всей Франции.
Неожиданно Франкона отвлекло от раздумий упоминание кем-то имени Роллона. Он прислушался, ощутив на себе множество взглядов. Оказывается, канцлер короля Карла Простоватого, его верный Геривей Реймский, рассуждал о том, что ежели франкам удастся поднять авторитет своей церкви, то это прибавит ей престижа и в глазах норманнов и они с большей охотой пойдут к купели.
«Чепуха!» – едва не крикнул Франкон.
Но канцлер Геривей смотрел на него, словно ожидая поддержки. Другие тоже повернулись в его сторону. И Франкон встал. Помоги ему, Господи! – сейчас он скажет им все. О том, что никто не усмирит Ролло и его союзников очищением Церкви. Что если христиане-франки и далее хотят спокойно посвятить себя заботам очищения своих обителей, то перво-наперво им следует позаботиться о мире, обезопасить себя, объединиться, забыв вражду и споры, и первыми нанести удар по норманнам… Для пояснения важности этой цели он и приехал в Тросли…
…В тот вечер Франкон удалился в отведенные ему монастырские покои и долго читал, стараясь успокоить нервы. Тексты книг были с недавно введенными в употребление знаками препинания, что облегчало чтение, а книги любимые – Пифагор, Порфирий, Платон. Франкон бережно листал страницы прекрасных книг, но в суть написанного не вникал – мысли прелата были далеко.
Такого поражения он еще не испытывал. Чем обернулась его речь? Позором, провалом, неприязнью к нему, оскорблениями. Франки не поверили епископу Руанскому, назвали шпионом Роллона, подосланным, чтобы сорвать их реформу и втянуть в войну, дабы у Роллона возник повод разбить их. Франкон надрывался, крича и оправдываясь. Тщетно. Его столкнули с кафедры и едва не поколотили. Благо, что рядом оказался этот суассонец с обезображенным лицом, успел вывести его из зала капитула.
Епископ устало опустился