Внутри, глубоко-глубоко внутри зародилось щекочущее чувство, каковое люди зовут не иначе как любопытство, а Святая Церковь почитает одним из семи тяжких грехов. От Джаелл не могло ускользнуть то, как во взгляде девушки внезапно загорелся слабый, но весьма очевидный огонек.
– Гарсиласо Суарес де Фигероа – это ненастоящее его имя. Нельзя и сказать, что оно выдумано, поскольку… он украл его у своего господина, – начала цыганка. – В действительности же Гарсиласо зовут Фаусто Суэно. Родился он и вырос в Мантилье. Мать его была цыганкой, а отец конкистадором – знатным испанским грандом. Оба отказались от дитяти при рождении, и потому воспитывал его священник, который выучил юного Фаусто не только чтению и письму, но языкам и таким наукам, о каких простой человек вряд ли мог и подозревать. Он готовил себе замену, ибо мальчик рос чрезвычайно смышленым, способным к ораторскому искусству, писал стихи и был крайне благочестивым. Все бы хорошо, но ранняя смерть падре заставила Фаусто оставить богословие и пойти в услужение одному молодому дворянину – господину Гомесу Суарес де Фигероа, к которому сразу проникся дружеским, почти братским, чувством. Молодые люди были одного возраста, оба – незаконнорожденные. Только Фаусто считался безродным, а его хозяин – сыном губернатора колонии Перу в Америке и перуанской принцессы, дочери императора Тавантин-суйу. Гомес прожил в столице империи инков целых двадцать лет, на родине он был почитаем, как принц крови, а в Испании – таким же бастардом, как и Фаусто. По приезду в Мадрид истинный Гомес Суарес де Фигероа питал надежду на обретение должного места в обществе, на открытую службу при испанском короле, а получил пинок под седалище. Это очень опечалило Гомеса. Настолько, что он бросил воинскую службу, которая ограничилась несколькими походами в Италию, бросил друзей и заперся в своем доме, никого не желая ни видеть, ни знать.
Тем временем, побывав вместе с хозяином в Италии и вдохнув запах пороха, Фаусто понял, что вовсе не богословие, а воинское дело его стезя. Но его происхождение ему ничего не сулило, кроме как быть простым ратником, или того хуже – прозябать в дворовых всю оставшуюся жизнь и не видеть ничего кроме сухой и жаркой Мантильи. Он осознавал это, амбиции жгли душу. Ведь он был не простым слугой, он был слишком хорошо образован, он не мог прожить жизнь, как бессильное, отдавшееся течению, существо. Он знал, что ему уготовлена иная судьба, и не желал сидеть в глухой дыре, дожидаясь, когда снизойдет благодать.
Вот тогда-то Фаусто и решился пойти на тяжкое преступление. Это был первый и потому самый трудный шаг на пути к пороку.
Узнав, что при дворе короля Филиппа Испанского один из высокопоставленных родственников его хозяина – герцог Фериа направлен в Париж с дипломатической службой, Фаусто добился у него аудиенции. Представившись именем хозяина, да столь ловко (правда, без пары бумаг, которые он прихватил из секретера истинного Суарес де Фигероа и того факта, что герцог не знал в лицо своего пресловутого дядю, у него бы ничего не вышло), он рассказал его слезную историю, и о боги! сердце