или трое. Скорее, трое.
– Скорее трое, чем двое?
– Скорее трое, чем четверо.
– Так, двое, трое или четверо?
– Трое.
– Трое. Угу. Ну, и что дальше?
– Работаем, товарищ полковник.
– Дети где? Где дети?
– Дети…, – вздыхает Гнусов, – дети…, – вздыхает опять, – детей мы тоже найдем.
– Что значит – тоже? Сейчас же – тычет в меня, – объясни сейчас же, что значит его тоже?
Киваю Гнусову. Гнусов кивает мне.
– Дети! – гремит полковник, – де-ти!
И здесь начинается та физическая близость, о которой не принято говорить за стенами типичного отдела полиции. Я – опер с десятилетнем стажем, Гнус – отличник боевой и служебной подготовки, терпим до возможного, как альбомный лист терпит порой выдуманные показания несуществующих очевидцев.
– Вот у тебя есть дети? – кричит он Гнусову.
– Никак нет, – с непонятной гордостью и одновременной радостью отвечает Леха.
– Плохо, Гнусов! Стыдно!
– А у тебя есть дети?
Киваю спокойно, потому что за последние двадцать минут это единственный положительный ответ, который я мог дать руководству.
– И что ты думаешь?
– Я думаю, мы справимся.
Мы должны справиться, товарищ полковник. Мы обязательно справимся, потому что не бывает таких пропастей, откуда мы не выбрались бы с Гришей. Хотите, расскажу о сыне – мой сын вам всем покажет. Вот как полетит в космос, как помашет рукой в прямом эфире, как передаст привет – уроду и дегенерату (что вы там говорили еще, товарищ полковник) и скажет: «Папа, папа, папа…», вот посмотрим тогда, вот тогда посмотрим.
Клочья бумаги кружат над нашими седыми головами. Я представляю, что падает снег или звезды с неба. Но полковник грозит, что скоро звезды посыплются с наших плеч, и я возвращаюсь в прежний боевой порядок.
– Только попробуйте не найти.
Получив блаженную дрожь, курим в подсобке. Гнус что-то рассказывает про цыганский поселок, накидывает план совместных действий, где первым пунктом – осмотры, а во главе спецгруппа. Он кому-то звонит, кажется, операм из УВД, нужна будет помощь, и все в этом роде.
– Одни-то мы не справимся.
Надо вооружаться, идти к следакам за неотложным обыском, начинать работать – получать этот самый важный в нашей жизни результат, который позволит забыть о возможной судьбе продавца обуви.
– Я тебе говорю, мы их накроем.
– Угу, – киваю, – накроем.
– Главное, чтобы дети… ну, ты понимаешь.
– Понимаю, – говорю, – главное, чтобы дети.
Гнус привык, что я работаю без нужной оперской пылкости, но все равно психует. Мне якобы все равно, а в таком случае ничего у нас не получится.
– Леха, – говорю, – слышишь. У нас все получится. Я тебе отвечаю.
Гнусову кто-то звонит, и я понимаю, что нужно собираться.
– Подожди внизу, я сейчас.
– Ну,