ребенком в семье и единственной девочкой, так что ей позволялось играть с мамиными старыми помадами, тенями и подводками. Однажды, когда нам было по семь лет, Долл экспериментировала с макияжем, используя меня в качестве модели. Моя мама пришла в такой ужас, что наши семьи несколько недель не садились в церкви на одном ряду.
– И между прочим, он пригласил нас на новогоднюю вечеринку, – сказала Долл.
– Нас?
– Ну ладно, меня, но он сказал, что ты тоже можешь прийти.
– Спасибо, но я, пожалуй, откажусь.
– Ой, да брось. Если ты пойдешь со мной, мы сможем там быть хоть до утра. Ты же знаешь мою маму.
Мою маму всегда немножко тревожила наша дружба с Долл – мама считала, что Долл на меня плохо влияет. А вот миссис О’Нил, наоборот, всячески поощряла нашу дружбу, потому что я была примером для подражания: много читала, всегда знала, что нам задали на дом, и все такое.
– А что делать с Хоуп? – спросила я, пытаясь найти повод для отказа. – Папа наверняка уйдет в бар.
– Она может остаться у нас дома.
– Мне нечего надеть.
– Не строй из себя этакую Золушку, – сказала Долл.
– Значит, решено? – спросила я.
– Ты поедешь на бал, – ответила Долл.
И только когда Фред Маринелло открыл нам дверь в канун Нового года, я все поняла. Он улыбался во весь рот. В детстве у него были кривые зубы, но не так давно несколько зубов ему выбили мячом, и теперь на их месте красовались ровные белые коронки.
Он жадно оглядел Долл с головы до пят. Потом, как будто не заметил меня раньше, сказал:
– Тесс!
Даже в балетках я ростом была выше Фреда, а парни его типа не знали, как на такое реагировать.
– Прими мои соболезнования по поводу мамы, – сказал он. – Она была очень милой женщиной. Кстати, эта прическа тебе идет.
Обычно свои длинные кудрявые волосы я забирала в хвост, чтобы не мешались, но в тот вечер Долл поработала над ними, выпрямив и уложив на косой пробор, так что часть волос свешивалась прямо на лицо. Тряхнув головой, я чувствовала запах средства для укладки.
– Это Долл постаралась, – ответила я.
– Не только красавица, но и талантище, – Фред поцеловал Долл в губы.
Я почувствовала себя полной дурой. Я так хорошо умела придумывать истории про незнакомых мне людей по обрывкам фраз и просмотрела все признаки первой большой влюбленности лучшей подруги. Теперь, вспоминая наши разговоры о «единственном избранном» и «второй половинке», об итальянских семьях, я понимала, что все было довольно очевидно.
– И давно? – спросила я, когда мы снимали пальто в спальне родителей Фреда и проверяли перед зеркалом, не размазалась ли помада на зубах.
– Ну, я не была уверена, что это серьезно, – ответила она, словно извиняясь за свое молчание.
– И как, серьезно?
– Он зовет меня Марией Д.!
– И тебе нравится?
Долл звали Марией Д. только учителя в школе, чтобы отличить ее от Марии Лоудерс, которую