пропадать втуне… – Петька, длинный, выше Инге на полголовы, рыжий, вихрастый, выдул пузырь розовой жвачки:
– Говорят, что белые парни не умеют прыгать, – пузырь лопнул, – покажи, на что ты способен… – спортивный зал пристроили к городской вилле мистера Корнеля, гранитной глыбе, повисшей над обрывом холма Бикон-Хилл:
– Здесь три бани, турецкая, русская и сауна, бассейн… – дядя вел их по отделанному сталью и промышленным стеклом коридору, – теннисный корт… – остановившись, он почти серьезно добавил:
– Я думал сделать вертолетную площадку, но у меня самолет. Пусть он спокойно стоит в аэропорту, вертолет я покупать не собираюсь, а гости могут добраться сюда на лимузинах… – дядя поднял палец:
– Что самое важное, все защищено от землетрясений. Конструкция абсолютно безопасна. Мы, что называется, влезли в гору… – над землей поднималась только небольшая картинная галерея:
– Музей для города он еще будет строить, – вспомнил Инге, – себе он оставил только Кандинского и кое-что еще… – по словам дяди Теодора, китайский доктор не только посадил его на диету:
– Это делали и американцы, – фыркнул он, – но безуспешно. Но здесь у меня сразу все пошло на лад. Доктор Чанг заодно помог мне бросить курить… – Сабина тоже говорила, что после иглоукалывания ей становится легче. Инге бросил взгляд на дремлющего свояка:
– Никто ничего не узнает. То есть я все расскажу Сабине… – он тяжело вздохнул, – нельзя от нее такое скрывать. Но тете Марте об этом знать не стоит… – его щеки заполыхали, – я объясню, что Комитет пытался поймать меня на крючок, но не преуспел… – он вспомнил пухлые губы фальшивой Доры:
– Якобы ее отец работал на зоне, а ее мать там сидела… – Инге разозлился, – на ней пробы негде ставить. Комитетская подстилка, ее отмывают и подкладывают под нужных людей. Генрик молодец, – Инге стало стыдно, – он не соблазнился ее прелестями… – Инге надеялся, что Сабина его простит:
– Я виноват, мне ничем не искупить свой поступок, но это станет для меня хорошим уроком…
Он мимолетно вспомнил не оструганный, покрытый пятнами штукатурки пол бытовки:
– Но если… если родится ребенок? Я не был осторожен. Я позволил себе не думать о таком, в первый раз за все это время… – Инге щелкнул зажигалкой:
– Какой ребенок, опомнись. У нее было с десяток таких операций. Она шлюха, и больше ничего… – он решил не говорить свояку о тетрадке Марты Журавлевой:
– То есть Вороновой, то есть Смит. Если я хоть что-то понимаю, это государственная тайна Британии, из разряда тех, о которых знает едва ли пять человек… – тетрадку он надежно спрятал в подкладку саквояжа, где лежали обязательства Журавлева о работе на британцев:
– Марта под его опекой, его нельзя трогать, – напомнил себе Инге, – и вообще, надо быстрее выбираться из СССР. Два часа пересадки в Москве и мы полетим на запад… – в Вене Инге еще раз пересаживался, на лондонский