что-то другое:
– Но такого делать нельзя, – невесело подумал он, – это недостойно джентльмена. Хотя она мне нравилась, очень нравилась… – несмотря на протесты Катерины Петровны, они оставили женщине почти всю наличность:
– Вам деньги нужнее, – сварливо сказал Джон, – а в столице о нас позаботятся… – он, по крайней мере, на это надеялся:
– Хотя если здесь, или в другом тайнике ничего нет… – второй схрон находился в Лосином Острове, – то придется идти к дружкам Волка с пустыми руками. Живы ли они, эти дружки, пятнадцать лет прошло… – руки скользнули по металлу. Неверный луч фонарика осветил облезлую жестяную банку: «Spiced Luncheon Meat». Джон лично ел такие консервы в Северной Африке:
– В СССР мы их поставляли по ленд-лизу. Правильно, Волк закладывал тайники осенью сорок пятого года. Банка пустая, иначе быть не может… – он даже не хотел поднимать американскую тушенку. Нож подцепил крышку, он услышал сзади тихий голос:
– Дядя, что это… – луч фонарик осветил тусклое золото часов, заиграл в бриллиантах колец. Герцог поднялся:
– Твое приданое, Мария Максимовна, но придется из него кое-что потратить… – забросав ямку землей, он сверился с трофейными часами, полученными от Катерины Петровны. Швейцарский хронометр привез с войны ее покойный муж, служивший танкистом:
– Катерина Петровна говорила, что он уверовал на фронте, – вспомнил Джон, – до войны он был комсомольцем… – стрелка подходила к четырем дня:
– Теперь в Лосиный остров, – распорядился герцог, – а оттуда в Марьину Рощу… – сунув банку под немногие вещи в рюкзаке, они зашагали к метро.
– Очей прелестных огонь я обожаю, скажите, что иного я счастья не желаю…
Пластинка похрипывала, вертясь на старомодном патефоне. Сладкий голос Лемешева наполнял сумрачную комнату, заставленную пышными цветами. Блестели глянцевые листья фикусов, под стеклянным колпаком трепетала белыми лепестками орхидея в горшке. Рядом с разоренным диваном, валялись раздавленные ягодки винограда. На потертом ковре стояла полупустая бутылка советского шампанского. Платье и чулки скомкав, бросили в угол. Джинсы и кашемировый свитер оказались под столом.
Осторожно пошевелившись, Данута скосила глаза к стене. Он по-детски уткнул лицо в подушку, рыжеватые волосы растрепались. Данута послушала уютное сопение:
– Сейчас видно, что ему восемнадцать. Сначала я думала, что он меня старше…
Она вытянула из-под сбившейся простыни яркий американский журнальчик. Девушка видела такие издания у интеллигентов, с которыми она работала в Кракове. Она, разумеется, не рассказала Павлу, что знакома с журналом:
– Я разыграла смущение, он, кажется, поверил… – по голой спине пробежал неприятный холодок, – но если меня опять проверяют, если он не тот, за кого себя выдает… – Данута видела его паспорт, с пропиской где-то на Миусах:
– Он студент художественного училища. Он действительно