Степанович подходил к дому, как вдруг у самого подъезда из-под автомобиля выскочила кошка. Кошки Ларку интересовали мало, но за этой она внезапно бросилась через дорогу. Водитель, мальчишка девятнадцати лет, заметил в свете фар только промелькнувший под капотом кошачий хвост, тормозить он начал, когда собака уже оказалась под машиной. Ветеринар в единственной круглосуточной клинике констатировал смерть.
Александр Степанович все понял еще в машине, когда Ларка перестала скулить. Вернее, она даже не скулила, этот звук получался непроизвольно. Она была без сознания, дышала прерывисто и резко, но неглубоко.
Он молча опустился на скамейку в приемной. Мальчишка-водитель оправдывался, что ничего не видел и уйти от наезда никак не мог: собака сама выскочила на дорогу. Он был белее простыни, и Александр Степанович испытывал к нему холодную отстраненную жалость. Может быть, он ехал с превышением, но винить его было не в чем. Он был так испуган. Не знал, ждать ли ему суда, или убитый горем хозяин сам решит с ним расправиться. Но Александр Степанович не шевелился. Он чувствовал, как жизнь прорезает на его лице длинные морщины, какие бывают у людей, которые много курят и никогда не смеются. Лицо его стало каменным, твердым и ровным, как у покойника. В этот момент ему казалось, что он забыл все мысли, роившиеся в воспаленном сознании. В голове осталась только душная пустота, черная комната без дверей и окон. Здесь растворялся и исчезал он сам. В это забытье не проникали даже мысли о погибшей собаке или о том, как об этом сообщить семье, или о том, что его, наверное, уже ищут.
Непогода усилилась к половине первого. Александр Степанович стоял на крыльце клиники, тщетно пытаясь подобрать слова. Горе-водителя он отпустил, и теперь не помнил, поблагодарил ли его за то, что тот отвез его к ветеринару, а не оставил на улице. Чуть позже, изрядно промокнув, Тихомиров обнаружил, что у него нет с собой телефона, и вернулся в холл, чтобы вызвать машину. Домой он не звонил – не хотел объясняться по телефону. Теперь было ясно, что мир в семье держался исключительно на собаке: она была самым простым и бесхитростным поводом к общению. Все остальное было покрыто маревом недосказанности. Гибель Лары могла обрести смысл, если бы Александр Степанович нашел в себе силы прервать молчание и помог заговорить другим. Если бы он научился и показал остальным, как отыскать радость и отдохновение друг в друге. Если бы смог перебороть себя и увидеть в другом человеке друга, если бы смог стать для жены другом, а не другим, и побороть другую в ней самой. «Интересно, – думал Александр Степанович, глядя за игрой света на молочном кафеле, – почему тождественны бытие и мышление, а не бытие и язык? – он слышал где-то внутри себя свой голос, озвучивающий мысли, бесплотный, ровный, словно наложенный поверх остальных звуков. – Нет, – продолжил голос без эмоций. – Язык и бытие не могут быть тождественны. Язык – это всегда торжество прошлого,