неким Дубасовым, в то время лейтенантом, а впоследствии генерал-губернатором Москвы, руководившим подавлением Декабрьского восстания в девятьсот пятом… знаешь ли, mon cher, – спрашивала мимоходом бабушка, – как звали супругу губернатора? – зачем мне это? – недоумевал Артем, – затем, чтобы понимать: мы все, и ты, и я, находимся одновременно в реальности, являющейся миражом для всех иных реальностей, в свою очередь они для нас – также миражи; проникновение друг в друга миражей создает трехмерную картину мира, где время исчезает или, точнее, перестает быть движущейся категорией, – в одном миге застывает вся Вселенная, переполненная вечно сообщающимися ручьями крови; итак, супругу Дубасова звали Александра Сергеевна… Сипягина, это была родная сестра Дмитрия Сергеевича, на которого покушался твой дед Левант Мурза Отчаянный… и ты посмотри, как все сплелось и перепуталось… все перепуталось, и некому сказать, что постепенно холодея, все перепуталось… действительно все было так перепутано, что Артем уже не мог вспомнить, когда эти баснословные истории рассказывала бабушка; он помнил себя совсем ребенком, и эта запечатленная картина всегда проявлялась перед ним как фотографическая карточка в кювете с проявителем: он лежит за ширмою, в двух шагах лежит на диванчике сестра и, кажется, она уже уснула; в комнате, под оранжевым абажуром сидят за столом папа с мамой, пьют чай и обсуждают возможность писем в ЦК КПСС – с просьбой о папиной реабилитации и реабилитации маминых родителей, а бабушка все рассказывает и рассказывает: сначала ее герои – это прекрасная балерина, стойкий оловянный солдатик, пастушка и трубочист, а может – Гензель и Гретель, Крошка Цахес, Маленький Мук и Карлик Нос, но потом она каким-то непостижимым образом ступает в дунайскую воду и говорит: испросив дозволения начальства, благородный богатырь Максуд Мурза прибыл на миноносец «Цесаревич», находившийся под началом лейтенанта Федора Дубасова, когда тот собирался отчалить от Браиловской пристани ради атаки на броненосные мониторы турецкого речного флота; погода была самая благоприятная для разбоя или патриотической атаки – шел ледяной весенний дождь, ночная тьма висела над Дунаем; в четыре минуты пополуночи катер отвалил и пошел в Мачинский рукав в поисках турецких броненосцев, за ним следовали «Ксения», «Царевна» и «Джигит», спустя два часа в самой средине рукава сыскались три судна неприятеля, и Дубасов направил свой катер к одному из них, – с него последовал ему сторожевой оклик ким-дыро о? – то есть, кто идет? а ежели перевести точнее – кто это есть? – нужно было сказать верные слова, чтобы Сезам открылся, но Дубасов таких слов не знал и отвечал сизын-адам, что значит ваш человек, да вдобавок еще и переврал, сказав сени-адам… постовой насторожился, и Максуд Мурза, стоявший на палубе с Дубасовым, услышал, как щелкнул затвор турецкого ружья; устав армии противника предписывал отвечать в таких случаях япанджи деиль, что переводится как я
