остался у него ночевать. Работал в кабинете, за столом. А он сидел в кресле, против картины, она была выставлена на специальном пюпитре… Расстояние между ним и картиной было не слишком велико, и, по-моему, день ото дня сокращалось. Дядя сам говорил мне, что придвигается к ней все ближе, что ему хочется влезть в картину и овладеть этой женщиной.
– Неужели? – Я скептически посмотрела на Гольтмана и заложила ногу за ногу.
– Ну, не совсем так, – смутился он. – Я несколько преувеличил. Но общий пафос был именно таким, поверьте.
Поверить в то, что красотка из пятнадцатого века заставила старого козла предаваться греховным мыслям, было трудно. Хотя сюжеты и символы, над которыми корячится младший Гольтман, вполне это допускают.
– И что же произошло одиннадцатого января?
– Так вот, я работал с бестиарием, сидел за письменным столом дяди. Он находится в правом углу, недалеко от двери и против окна. Картина тоже стояла против окна. Дядя сидел в кресле метрах в двух от картины. По легенде это кресло принадлежало Павлу Первому…
– Не отвлекайтесь, Иосиф Семенович.
– Да-да… так вот, когда часы пробили полночь, я вдруг почувствовал… Заметьте, не увидел, а почувствовал… Что в кабинете что-то неуловимо изменилось. И эти изменения шли от картины.
– И какого рода были изменения? – Теперь уже я наклонилась к Гольтману и почему-то понизила голос.
– Мне трудно объяснить… Мне вдруг показалось, что она ожила.
– Кто?
– Нет, не сама картина… Девушка на картине, вот кто! – перешел на трагический шепот Гольтман. – Я даже услышал ее легкий смех. Он как будто звучал в моей голове. И смех этот был… как бы помягче выразиться… Не очень пристойным.
– Как у шлюхи?
– Ну что вы! – дернулся Гольтман. – Я совсем не это хотел сказать. Это было бы слишком простым объяснением. Она знала обо мне все – вот что это было. Мне неудобно говорить, но…
– Но вы почувствовали желание. – Положительно, кроме МОССАДа, по мне скучала еще и кафедра психоанализа в каком-нибудь престижном университете.
– Именно! – обрадовался Гольтман. – Но это было самое низменное желание, которое я испытывал в жизни.
Я бросила иронический взгляд на субтильную фигурку Гольтмана, его узкие женские плечики и на глубокую впадину в районе паха.
– На какое-то мгновение я даже возненавидел дядю, ведь это он был хозяином картины. И эта ненависть тоже была низменной. Я ощутил его соперником, вы понимаете, о чем я говорю?…
– С трудом.
– Мне вдруг захотелось убить его. В глазах плавали клочья тумана. А потом мне перестало хватать воздуха. Я задыхался. Я даже попробовал позвать его на помощь, но так и не смог раскрыть рот. А ее смех все время звучал у меня в голове. Зловещий и прекрасный. Мне удалось сползти с кресла, и я на четвереньках добрался до двери, выскочил наружу. Если бы я остался там хотя бы на пять минут дольше… боюсь, я бы просто умер.
– Да. Удивительная история, – сказала я только для того, чтобы