наедине.
Я исполнил повеление. Патриция попыталась протестовать, ею вновь овладела паника.
– Подожди, любимая, я скоро вернусь! С тобою побудет Маркела… – опустив её на постель, вытер бегущие по щекам слёзы, если бы их кто-то собирал, наверное, уже наполнилось бы ведро. – Твоя матушка что-то хочет мне сказать, будет невежливо, если я откажусь её выслушать, понимаешь?! Успокойся, ты дома и в полной безопасности…
– Вы говорите с ней, как с ребёнком, Эрнесто, это возмутительно! Патриция, немедленно прекрати истерику, возьми себя в руки! Это мерзко так раскисать! – негодовала Сларисса.
– Она ещё не пришла в себя! Неужели Вы не видите, синьора?! – я пытался её образумить.
– Слава Богу, Рональдо не дожил до этого позора! Иначе бы не пережил, – она покинула комнату, кипя от негодования.
Я ещё раз поцеловал заплаканное лицо Патриции, она притихла, и лишь после этого вышел.
– Слушаю Вас внимательно, донна Де Росси.
– С рассветом вы должны покинуть наш дом! – сухим голосом произнесла она. – Вам повезло, что Винченцо отсутствует. Он бы даже не впустил эту умалишённую. Будет лучше, если Вы послушаете отца и отправите её в монастырь, где монахини позаботятся о её душе и теле. К чему привела Ваша забота, уже видно! Несчастное создание. Во что Вы превратили моё дитя! – она смахнула скупую слезу, набежавшую внезапно, шёлковым платком. – Мы доверили её Вам, но Вы ни на что не способны Эрнесто Гриманни! Всё, к чему Вы прикасаетесь – гибнет. Будьте прокляты!
Я потерял дар речи.
– Зачем Вы привезли её? Для того, чтобы окончательно разбить моё материнское сердце?! – она не унималась, а я изумлялся всё более и более: «Да неужто это речи той, что родила и лелеяла своё дитя?! В ней нет ни капли жалости, она не мать, а чудовище!»
– Нельзя разбить то, чего нет, – скорбно констатировал я неоспоримый факт.
– Как Вы смеете, оскорблять меня в моём собственном доме!
– Я надеялся найти у Вас приют до тех пор, пока ваша дочь не окрепнет и не поправится хотя бы в той мере, чтобы выдержать долгую дорогу. Но теперь вижу, что напрасно рассчитывал на Вашу добросердечность.
– Хам! Убирайтесь, немедленно вон! – она заорала так, что эхо пронеслось по коридорам.
– С превеликим удовольствием! – я театрально раскланялся.
– Ни одна приличная семья вас больше не примет! – злоба изливалась из неё бурным потоком, оскорблённая синьора Де Росси уходила с гордо поднятым каменным лицом.
Я вернулся в комнату, взял мою лёгкую ношу на руки. Патриция молчала. Даже слёзы высохли на лице, она всё слышала и поняла. Маркела, опустив голову, виновато проследовала за нами. Амато открыл дверь экипажа. Уже стемнело. Ехать в такое время – самоубийственно. Но у нас не осталось выбора. Слуги открыли ворота. Холодная ночь приняла скитальцев.
– Встреча была недолгой, – голос Амато звучал сочувственно.
– Прочь из этого дома и поскорей!
Амато