(по привычке, через левое плечо) и побрел в Масловку.
До Омска он с бойцами, пребывающими в ступоре, доехал опять на товарняке, на этот раз в пустом вагоне. Бойцам было все равно, сидели, где их посадили, а Васильев мучался на голых досках, не мог уснуть всю ночь. Утром, весь помятый, небритый и мучимый голодом, прибыл в Управление. Секретарша-ефрейтор при виде его тихо ахнула.
Дождавшись разрешения, старлей вошел в кабинет Короткова и равнодушно поприветствовал начальство. Начальство слегка напряглось, ибо старший лейтенант выглядел необычно: взгляд вялый, голос монотонный. Никак не орел-сокол, как положено красному командиру!
– Разрешите доложить, товарищ подполковник?
– Докладывай! – кивнул тот.
– Факт незаконной эксгумации трупа Джима Тики подтвержден. Труп был доставлен на зимовье в двенадцати верстах от деревни Масловка, где проживает Ирина Васильевна Красавина, известная также, как бабка Комариха. Она подтвердила, что труп был мертвый: ни дыхания, ни сердцебиения. На следующий день труп был ею оживлен…
– Что?! Ты что мелешь, старлей?! – вскинулся подполковник, давясь дымом папиросы.
Не обращая на вопль внимания, Васильев продолжил:
– Труп был оживлен и жил у Красавиной всю зиму. Весной ушел. На вопрос «куда?» ответ был дан такой: «Перезимовал – и ушел. Куда – сказать не могу». Процитировано дословно. Понимать можно двояко: не может сказать потому, что не хочет, или не может сказать потому, что не знает.
– Где она? Задержал? Привез? – громово рявкнул Коротков.
– Никак нет. Осталась там, на зимовье.
Подполковник налился дурной кровью и завопил:
– Да ты что-о?! Да как ты смел?! Я ж тебя… Ёпэрэсэтэ!
В глазах Васильева мелькнула странная искорка:
– Позвольте, товарищ подполковник, я вам кое-что покажу…
Крепко взяв начальника за рукав, он вывел его в коридор, где на стульях сидели Терещенко и Паклин. Невидящими глазами они смотрели в стену, а подбородкам стекали слюни.
– Чего это они, а? – почему-то шепотом осведомился Коротков.
– Позволите рассказать?
– Ну!
– Когда мы шестнадцатого пошли на зимовье, то сначала увидели двух медведей. Они не напали, просто стояли и смотрели. Потом исчезли. Проводник объяснил, что это колдунья их наслала, и они не медведи, а оборотни. Советовал вернуться. Мы не послушались и пошли дальше. Километра через три, на поляне, нас окружили волки. Много, штук тридцать. Тоже стояли и смотрели. А потом стали сжимать кольцо. Медленно, страшно. Я от жути обгадился и потерял сознание. Когда вечером очнулся, мои бойцы уже пребывали в таком, вот, состоянии прострации. Не видят, не слышат ничего. Пришлось вести за руку. На другой день я пошел к колдунье один и без оружия. Дошел, задал вопросы. Она ответила. Вот, товарищ подполковник, такая история.
Все это Васильев проговорил монотонно и равнодушно, как пономарь в церкви.
– Ну, что ж, не справился, значит. Пошлём другую команду! – подытожил Коротков, – А тебя…
Васильев медленно повернулся к нему…
Подполковник в своей жизни повидал