стать журналистом, наивно полагая, что моего умения связно и не без вычур излагать свои мысли будет вполне достаточно. Однако я не учёл, что жизнь журналиста на девяносто процентов состоит вовсе не из писанины, а из того, что претит самой моей природе – из общения с людьми. Четырнадцать лет я пытался научиться этому, полюбить это, а значит – сделать это лёгким. Я шёл до конца, растворялся в моих собеседниках и, как следствие, вёлся на все их уловки. Нет, никогда я не был журналистом. Я смотрел на мир глазами художника – а в глазах художника мир всегда схематичен, условен и смазан. Журналист должен действовать. Я же был создан не действовать, а созерцать. Моё место было всегда в левом верхнем углу – там, где ни букв, ни картинок, лишь пустое белое поле. Если бы я понял это раньше… Но я не понял. Не дал себе труда понять.
Я никогда не пытался покончить с собой. Десять тысяч убедительных причин самоубийства разбивались о пошлейшую физическую невозможность это сделать. Такой скотской тяги к жизни свет ещё не видывал. Я ненавидел боль и смертельно боялся удушья. У меня было выносливое жилистое тело, заряженное лет на девяносто. И с годами я становился только прочнее.
Но теперь всё. Я болен, и прочность моя будет убывать день ото дня. Сколько же мне осталось? Год, два, три?
А, в сущности, как же правильно всё складывается. Я хотел умереть – и умру. Делать для этого мне не придётся ничего. Врачей я ненавижу и лечиться не стану. Скорее, привью себе героиновую наркоманию и тихо спущу себя на тормозах. Правда, перед этим нужно будет найти нового хозяина Максу… Матери я его не отдам: у неё и без Макса четыре кошки, пятый хвост будет ей обузой. Да, мать – это вообще отдельная тема. Надо будет искать какие-то слова. Или вообще ничего не говорить?
Что меня теперь ждёт? Может, моя натура напоследок приподнесёт мне подарок в виде прозрения, жажды движения и судорожных безбашенных действий? Мне теперь можно всё, и я что-нибудь совершу: открытие либо преступление. Согласитесь, одно другого стоит…
Всё это промелькнуло в моей башке за секунду, пока я смотрел на жёлтые газели. А потом заверещал мой ненавистный телефон, я потянулся за ним и…
Чёрт меня побери! Это был совсем не входящий. Это был мой семичасовой будильник. Я лежал на своей тахте, вокруг был совсем уже синий утренний сумрак. За окном в тёмно-золотом фонарном луче нёсся мелкий зловредный снег.
Мой тошный, мучительно-подробный сон всё ещё держал меня. И не сразу осознал я всю его клеветническую вздорность. Первое: я не резался тогда, в деревне, никакой консервной банкой. Второе: перевязывая мужика, я совершенно не измазался его кровью. И третье: не далее как два месяца назад я сдавал анализы, проходя медосмотр. А ВИЧ и прочая венерическая зараза через виртуальную порнуху не передаётся. Трояны передаются, а гепатит С – нет. Кстати, давненько я не проверял своего компа…
Я решил поставить его на проверку прямо сейчас, чтобы к концу моей смены он уже просканился. Но нельзя так просто включить компа и не залезть на секундочку в почтовый ящик.
Там лежало письмо от