Николай Фудель

Великий князь Михаил Тверской. Роман-эпоха


Скачать книгу

с терпеливой улыбкой смотрели, как он приближался. У нее, у бабушки Ксении, все улыбчивое: морщинки, седина, тихий голос. И всегда она все прощает, вот отчего так легко к ней приходить. И отец, и епископ, и слуги – все для нее любимые. «Внучок любимый», – повторяет Дмитрий во сне ее голосом. Пахнет травами и маслом конопляным в низкой опочивальне, догорает вечер на пяльцах, на невиданных лазоревых цветах, на алых петухах.

      Все теплее от бабушкиных мягких ладоней, и он глотает, глотает это тепло, но его столько, что не помещается внутри, и оно течет радостно из-под век, и он просыпается. Изба все плывет, а он щупает влажную подушку и хочет обратно, к бабушке, но уже не может.

      Под потолком колыхалась густая духота, еле мигала плошка на загнетке. Изба дышала в беспамятном сне, вся теперь насквозь льдисто-голубая. Он слез с печи в неземное свечение из окон, нащупал валенки, накинул шубку и, шагая через дышащие бугры, вышел.

      Он стоял, мочился с крыльца и щурился от восторга: до кромки леса чистые поля искрились зеленовато, а выше, в молочном небе, тоже переливались голубые искры. В разорванных тучах стоял ослепительно-белый диск в радужных кольцах. Купол тишины накрывал всю землю, и эту деревню, и его. Купол еле слышно позванивал от счастья, красоты. Через улицу тень от сарая черным треугольником пересекала льдистый поток дороги.

      Дмитрий стоял и смотрел теперь только в черный треугольник, потому что черное исподволь переходило в лиловое и багровое, напрягалось. Остановило дыхание: гудящий срыв, что-то хлесткое вскользь чмокнуло в притолоку, рука метнулась, схватила у шеи – длинное, круглое, затухающее в тончайшей дрожи. «Стрела?» И мысли-чувства шарахнулись, умещаясь в ничтожные вспышки:

      «В меня – сейчас – вторая – беги – не успеть – поздно – вторая пусть – выстоять – враги – смотрите – стою – я?»

      Теперь все сузилось в зрачках – выстоять второй удар, и уже не мимо, а в горло, насквозь, до дерева. Но второй стрелы не было, а из черно-багрового заскрипела бегом черно-синяя тень, за ней вторая, и стали демонами-всадниками, сорвались в карьер. Тогда Дмитрий чуть покачал древко в притолоке – не поддается, посмотрел: около шеи жестко торчала татарская стрела. Железное острие до втулки засадилось в дубовый косяк.

      В избе завозились, кто-то спросил:

      – Конные вроде? Чьи?

      Дмитрий стал мелко, противно трястись, но пересилился и хрипло тонко крикнул:

      – Деденя! – И еще, пересилив дрожь: – Бей их, держи!

      А с околицы караульные, словно эхо:

      – Стой! Держи!

      Ступени загрохотали от сапог, бегом выводили лошадей, прыгал огонь по соломенному жгуту, по растерянным опухшим лицам. Деденя с обнаженным мечом, но в исподних портах тянул, не мог вытащить стрелу, рассердился, обломал, сплюнул:

      – Заразы, я б их, ах, заразы! – И наконец понял: – Господи, Матерь Божия – ведь это они в него, в княжича!

      Он хотел увести Дмитрия в избу, но Дмитрий уперся, звонко сказал в толпу на дворе:

      – Догоните! Двое их, направо поскакали, догоните!

      И Деденя, морщась