тогда и поговорим.
– А я о зерне и пришел потолковать. Чтоб завтра же сдал все излишки в общак!
– С чего бы это вдруг? – Трофим остановился и, опершись на ручку цепа локтем, зло взглянул на Антипку.
– А с того! Чтоб ты излишками не торговал и на горе людском не наживался!
– Отродясь я ни на чьем горе не наживался! Всю жизнь спину в поле гнул! А ты, Антипка, больно шустер! Не сеял, не пахал, а как до дележки дошло, тут как тут!
– Не Антипка, а Антипатр Васильич! Запомнил, или повторить? – отрезал, раскачиваясь с пятки на носок, Антипка.
– Сопли утри сперва! Да я скорее Полкашку своего по имени-отчеству кликать стану, чем тебя!
– Ты как это со мной разговариваешь?! Прикуси язык-то, пока тебе его не укоротили!
– Да уж не ты ли?
– А хоть бы и я!
– А ну, попробуй! – Трофим поудобнее перехватил ручку цепа и не мигая посмотрел в глаза врага.
– Давай, мужики, покажем куркулю, чья сила! – задорно крикнул Антипка, хватая прислоненную к стене амбара длинную жердину. Пришедшие с ним мужики вооружились кто чем и с четырех сторон двинулись на Трофима.
– Что, Антипка, слабо один на один? – зло рассмеялся Трофим, отступая к стене амбара. – Ну, подходи, коли так!
Он раскрутил цеп над головой, и нападавшие в страхе отступили, но Антипка подкрался сзади и что было силы опустил жердину на спину Трофима.
Тот охнул и выронил цеп из рук.
Четверо мужиков дружно набросились на него и, повалив на солому, принялись ожесточенно избивать лежачего ногами.
Антипка озверело пинал сапогом в пах Трофима, который пытался подняться, прикрываясь от ударов руками, пока у него не пошла горлом кровь.
– Заводи подводу, мужики! – скомандовал Антипка.
Во двор въехала подвода, и мужики стали кидать на нее уже готовые мешки с зерном. Трофим силился что-то сказать, но лишь выдувал ртом кровавые пузыри.
Когда груженая подвода пошла со двора, Антипка встал над поверженным телом Трофима, широко расставив ноги, и плюнул ему в лицо.
– Так плохой был, Антипка? Забулдыга и пьянь? Ты, значит, весь в работе, а Антипка – не в кабаке, так в луже? Зато теперь Антипка человеком стал, а ты, как дерьмо, валяешься у его ног! Понял?
Он пнул Трофима острым носком сапога под ребра и, повернувшись на каблуках, зашагал к распахнутым настежь воротам.
Трофим, лежа ничком, смотрел ему вслед остановившимся, заплывшим, залитым кровью, мертвым глазом.
Когда кроваво-красный диск солнца коснулся краем вершины холма, Танаис собрала разбросанные инструменты, взяла острый заступ и поспешила на кладбище.
– Нет, я не верю… Он просто хвастун, – бормотала она вслух, идя берегом реки, как вдруг чья-то рука легла на ее плечо.
Танаис обернулась и в наступивших сумерках узнала Садасива.
– Мне хочется поговорить, но не с кем, – тихо сказал он и убрал руку. – И я решил поговорить с тобой, хотя ты – чужой здесь, и не знаешь местных обычаев и нравов… Но ты