побеседуем толику по дороге домой.
– С тобой, братец, я беседовать рад, хотя дело ясно и без слов, – говорил Григорий Алексеевич, тем ни менее забираясь в карету родича. – Эко! Какой день разошелся ясный да яркий, видать, солнышко во весь рот смеется над нами, горемычными. Меншикова, считай, на трон посадили!!!
Во дворце Меншикова тем временем продолжалась беседа супругов. Сама того не подозревая, княгиня вторила словам Долгоруких:
– Да, что ты, право, будто и впрямь сам на престоле.
– На престоле – не на престоле, а править буду, должен. Екатерина не сумеет, – и видя, что жена собирается спорить, Меншиков продолжал с напором. – А я смогу, обязан! Коль не хочу увидеть, как наперекор Петру Россию вспять покатят, ломая все им созданное по пути, как опустеет Санкт-Петербург, как армия и флот растают… Не хочу! Я тоже много сил вложил! Что говорить? Знаешь!
– Пожелает ли Екатерина делиться властью. Не осерчает ли? – как обычно, пыталась охладить пыл мужа Дарья Михайловна.
– И-и-и, матушка, нечто тебе невдомек. Она давно устала быть в напряжении, которого требовала близость Петра. Да, она умела держать себя на должной высоте, но как вьюнок, обвивающий могучее дерево… Никогда у нее не было ни настоящего интереса, ни внимания к делам, ни способности начинания и направления действий. Перед Петром она чувствовала лишь трепет, если хочешь, просто хорошо скрываемый страх. Она обессилила от беспрестанного самоконтроля и, тебе ведомо, давно начала давать сбои. Да, она не только захочет поделиться, она сама власть мне в руки вложит, вот посмотришь. Она жаждет расслабиться, пожить спокойно, в удовольствиях. И пусть себе, и правильно! Она – женщина. Пущай! – ещё сильнее кипятился князь.
– А коли не тебе, кому другому она доверит править? – неутомимо противостояла Меншикова.
– Кому?!!
– Толстому, скажем, иль Головкину, а то кому-нибудь из фаворитов, вроде Монса, чай, их теперь немало будет? – продолжала гнуть свою линию княгиня.
– Будет, но мне одному она обязана судьбой, причем, как минимум, дважды. Мне доверяет, а она осторожна, что есть, то есть. Мы с ней за двадцать с лишком лет друг друга ни разу не предали…
Вечные чрезмерные амбиции мужа постоянно не давали покоя Дарье Михайловне, пугали ее.
– Ах, что-то будет? – искренне взволновавшись, воскликнула она.
– Ладно будет, как мы решим! На первых порах возьму себе назад военную коллегию и разберусь там хорошенько. Ни один солдат не пойдет больше на строительные работы. Пока мирное время рекрутские наборы прекратим. Тех, что набраны, оденем, накормим, обогреем…
– Ну, поехал, – укоряла Меншикова, но муж её закусил удела и, не обращая внимания, развивал свою мысль:
– Помнишь, как Петр сказал по заключении Ништадского мира? «Должно всеми силами благодарить Бога, но, надеясь на мир, не ослабевать в военном деле, дабы не иметь жребия монархии Греческой!»