просит натянуть. Чувствую под пальцами шершавую нить и успокаиваюсь, руки почти не дрожат. Ветер гладит по щеке, перекрикиваются как базарные торговки чайки, волна жадно облизывает берег. Я вдыхаю, словно пью солёный морской воздух.
Последние годы не смотрел по сторонам. Реанимация, больницы, процедуры, изнуряющие попытки стать здоровым. Но травма не отпускает. Да, я уже могу выйти из дома сам, но бывают дни, когда накатывает слабость, перед глазами рябит, и я тупо смотрю на каракули в блокноте. Тогда включаю компьютер и мучительно долго набиваю текст статьи – пытаюсь работать. Всегда думал, ещё успею, откладывал на потом. Дооткладывался. В мои сорок пять – ни семьи, ни детей. Лишь пустая квартира, заваленная хламом тяжёлых мыслей и осколками воспоминаний. К какому ни прикоснись – порежешься…
До меня не сразу доходит, что думаю вслух. Анха внимательно слушает, не переставая переплетать нити. Клубок в моих руках истончается, в ладони остаётся маленький оранжевый узелок. Девушка бросает на меня быстрый взгляд. Ожидая увидеть в нём жалость, я вдруг ловлю задорную искорку. Может, надо обидеться, но я устал от гнилого сочувствия и опущенных глаз. Уж лучше насмешка.
Анха кладёт в руки новый клубок – салатнозелёный. Цвет весенней травы и первого чувства. Усмехаюсь. Старею, становлюсь сентиментальным. Кажется, нить отливает серебром, хотя сумерки давно перешли в ночь, и единственным источником света на пляже теперь служит луна. Дорожка от неё опускается в море как трап. Как приглашение.
– Ты встретишься с Катей? – вдруг спрашивает девушка.
– Не в этой жизни!
Злюсь на себя – не понимаю, когда успел проболтаться о Катерине… Мы расстались слишком давно. Она замужем, у неё семья. А если и развелась, сорок для женщины – не рубеж. Поздно ворошить старое.
– Сам-то веришь в это?
Девушка неумолимо серьёзна. Глаза блестят, тонкие губы сжаты. Анха торопливо закладывает за ухо выбившуюся прядь каштановых волос. Я напряжённо сглатываю, моргаю. Точно помню: когда подходил, у неё был светлый ёжик. Волосы отросли и потемнели за полчаса? Или это отголоски травмы играют с моей памятью в «верю-не-верю»?
Молчу, делаю вид, что поглощён разглядыванием кружева. Оно и правда красивое. Пододвигаюсь ближе, кладу руку под паутину, ощущаю необыкновенный трепет и сразу тепло. Будто там, под тонким плетением, – совсем другая вселенная.
– Рано ещё! – Анха мягко отводит мою руку.
– Столько лет прошло… – Плотина прорвалась, и мысли о Кате нахлынули волной. – Когда-то мы были одержимы друг другом. Но что мы могли понимать: ей пятнадцать, мне двадцать.
– Будто сейчас понимаешь больше… – ехидничает Анха.
Крыть нечем, она права.
– Катя была сорвиголовой… В первое свидание притащила меня на мост, хотела прыгнуть с тарзанки. И пока девушка-тренер подтягивала на ней ремешки системы, не сводила с меня горящего взгляда… Потом призналась, что до чёртиков боялась