на это отвечать, кроме как: «Простите, а с кем имею честь беседовать?..»
«Потом. Вы все узнаете потом», – проговорил его визави. – «И, конечно, не здесь. Заезжайте на Морскую, в пятый дом. Через два часа. Вас будут там ожидать».
«Но, собственно, чем я вам угоден?» – Кристоф решил этого так не оставить. Слишком много в его жизни появилось загадочного. «Так заманивают в тайные общества», – почему-то подумал он. – «Или заговор какой составили». Холодный пот вдруг прошиб его – судя по всему, кто-то еще знает о той тайне, которую ему поведал Наследник. И, с учетом этого знания, пытается его или уничтожить, или привлечь в свое дело. Явление этого загадочного господина говорило об этом более чем красноречиво.
«Скажу так», – его безымянный собеседник, между тем, сбавил тон. – «Если вы хотите новое назначение – не в гарнизон и не в Тульский пехотный – то мы можем вам его предоставить». «Но к чему такая таинственность, осмелюсь спросить?» – барон явно озадачился.
«Если вы столь любознательны, герр Кристоф-Рейнгольд, то через два часа все найдете ответы на все свои вопросы».
Кристоф-Рейнгольд. Он не ослышался. Краска невольно бросилась ему в лицо. Неизвестный осмотрел его немного снисходительно. Кристоф заметил, что тот как-то странно держит левую руку – прижатой к плечу, словно он прикрывал рукавом нечто хрупкое. «Я ошибся?» – проговорил он.
«Нет, просто…», – растерянно произнес Кристоф, но быстро нашелся: «А как мне можно вас называть?»
«Допустим, Брандтом», – произнес он, не меняя снисходительного выражения лица.
«Хорошо, герр Брандт. Можете меня ожидать», – произнес Кристоф… Откланявшись с ним, он сразу же пожалел, почему так легко согласился. И он просто-таки чувствовал, что настоящее имя незнакомца – вовсе не Брандт. Оно звучит гораздо громче.
CR (1817)
Конечно, кавалера ордена Серафимов, правую руку покойного шведского короля Густава Третьего звать скромным именем Брандт не могли. Штатское платье было ему непривычно, как и наши обычаи. Ибо 16 декабря 1793 года я повстречался с Густавом-Морицем Армфельдом аф Экскло, тайным кумиром моей юности. Ах, как я тогда хотел быть чуть-чуть на него похожим! Даже беды, коими полнилась жизнь этого замечательного человека, возбуждали во мне зависть. Но далеко не все разделяли мое мнение. Когда с приятелями мы спорили, кто из ныне живущих людей мог бы назваться величайшим, я упомянул имя Армфельта, и Левенштерн (кто-то из братьев, то ли Германн, то ли Вальдемар, не помню), фыркнув, отвечал, что он, мол, простолюдин, сын солдата. На это я с некоторой язвительностью возразил, что кому как не Левенштерну рассуждать о чистоте крови и высокорожденности – они, как и все эстляндцы, из купцов. Мы чуть ли не схватились за шпаги, но младший брат Левенштерна разнял нас.
Армфельта я сперва не признал. И только потом, после краткого разговора, случившегося после моего назначения