джипа.
Ветер бьётся о лобовое стекло. Из джипа выпрыгивает юноша, волосы взмывают и падают на голые плечи, из травы выплёскивается вода от нажима грубой подошвы его ботинок. Крик юноши «Стой!» отражается эхом от стен соседних домов и бьёт в барабанные перепонки распятой в окне девятого этажа женщины, из-за которой старый джип свернул с прямой дороги. Та стоит в окне лоджии советской панельки и, раскидывая, словно крылья, белые руки, готовится к полёту.
Старый джип выплёвывает ещё одного пассажира, косматого и грузного. В его руках автомобильный фонарь, похожий на прожектор. Косматый шлёпает тяжёлыми ботами по ковру из воды и травы, в подошве его ботинок запаян свинец, дыхание его сбивается и превращается в крик. За ним в офисных туфлях скользит по траве светловолосая женщина в светлом плаще. Косматый бьёт по тумблеру фонаря, и поток ослепительного света крушит воинство тьмы. В распахнутом настежь окне лоджии последнего этажа, как чайка на ветру, зависает раскинувшая крыльями белые руки женщина. Ослепительный свет остановил её последний полёт…
Который год Магда Даниловна жалуется на сердце, но спит хорошо, а из лекарств пьёт только корвалол по полрюмки и «да врачей не соввываеца». Этой ночью она вздрогнула – на спину словно лёг лёд, и она проснулась. Вместо невестки рука её нащупала пустоту на остывшей простыне.
Магда Даниловна вскочила на больные плоскостопием ноги и поскакала в тёмный коридор, на кухню, откуда тянет сыростью, прихрамывая на обе ноги и выдыхая краткую молитву.
Поток белого света в распахнутом окне лоджии ударил ей по глазам. В потоке зависла женщина: рубаха до колен, ступни рыбами бьются о подоконник, а руки хватают воздух. Магда Даниловна всплеснула руками. «Люба, – шепчут её побледневшие губы. – Гэт так?»
Колени её хрустнули от боли. Прыжок не по годам смелый. Руки вцепились в ситцевый подол невестки, зависшей в нереальности, и вырвали несчастную из власти сил нетяготения.
…Люба приподняла голову, спина её была будто прибита к деревянному полу, волосы облепили щёки и грудь, а ноги исходятся дрожью. «Люба, – сипит Магда Даниловна, склоняясь над ней. – Да гэткаж?»
В открытое окно льётся свет, белый, как новорождённая Луна. Магда Даниловна кряхтит, закрывая окно лоджии, но распахнутая створка не поддаётся её крестьянской силе, стоит на месте, стекло не затмевает свет. «Да гэткаж?» – хмурит брови Любина свекровь и бьёт кулачищем по пластиковой раме. Люба шевелит онемевшим языком: «Там… там». А там, на улице, Магда Даниловна хорошо рассмотрела, на газоне около дома, стоит косматый, как лев, мужик в кожаной косухе. Он расставил ноги шире плеч и сжимает руками горящий белым пламенем то ли прожектор, то ли автомобильную фару. Свет из фары бьёт по окнам Магды Даниловны. Вокруг косматого льва вьётся слишком нервная и тонкая барышня в светлом плаще. Вьётся и причитает, всем соседям слышно: «Лёня, Лёнечка, всё, всё… она ушла.