этих дней – вновь надевает перчатки и выходит, улыбаясь, к людям. Я не придумал пока деятельности – чем бы она занималась – но это непременно будет нечто таинственное, достойное её. И вот однажды, когда она в очередной раз отказывается от любви – с той целью, чтобы только её секрет остался нераскрытым – она вдруг осознает страшное. Осознаёт, что всё это время – у неё просто были галлюцинации: про эти отрастающие цветы, про боль – про всё… Осознаёт, что на её руках нет никаких следов – и она могла бы вовсе никогда не носить эти ненавистные ей перчатки… И могла бы любить, жить полной жизнь. Жить как все.
Воцарилось молчание. Долгое, минут на двадцать. А после он спросил (и в тоне чувствовались неуверенная и надежда):
– Скажи мне, Юлия, что ты думаешь об этом сюжете?
Я ответила честно и эмоционально (ведь я и действительно была очень впечатлена):
– Я так четко её увидела – лицо, жесты, перчатки, цветы, с которых капает кровь – что могу нарисовать тебе обложку к этой книге… Могу хоть сейчас.
Он улыбнулся. Улыбнулся изнутри – как-то по-детски даже, совсем лучисто:
– Да, я знал, что ты так скажешь.
Затем резко поднялся и прошел вглубь моей квартиры. Внимательно посмотрел мои работы – досконально, чуть ли не каждую. Как если бы думал – нравится ему или нет: думал и не мог до конца решить.
Наконец, остановился возле двух новых работ – законченной и начатой, и произнес:
– Вот эти – лучшие.
– Они тоже родились этой ночью, – прошептала я и поднялась с полу.
Подошла к кровати и протянула руку к чулкам, что висели на спинке кровати. – Но ты ведь не так просто пришел… Собираемся?
Мы прошли в детский отдел магазина, я отошла и стала перебирать вещи, которые лежали на распродаже, а он прошел вглубь отдела, где стояло целых три беременных женщины. К одной из них, самой миловидной, он и направился. Подошёл, прошептал ей что-то на ухо, и она испуганно покраснела, а потом неожиданно просто взяла его под руку – и вышла с ним из магазина.
Я проследовала за ними, так чтобы их слышать.
Виктор говорил ей, бережно держа под руку:
– Как ваш муж мог вас отпустить одну? Тут так опасно, а вы такая хрупкая и особенно прекрасная с этим животиком…
Он погладил её живот и оставил на нем свою руку, она её не убрала, а только произнесла, опустив голову:
– Как жаль, что я не встретила вас раньше – он мог быть от вас.
– Мог, – кивнул Виктор и поцеловал её в лоб, – но я ведь и сейчас могу в нем поучаствовать.
– Как? – удивленно взглянула она на него, поправляя рукой смешные кудряшки, собранные у неё на затылке в хвостик.
Он вновь прошептал ей что-то на ухо, в ответ на что ее щёки зарделась. Затем они направились к концу коридора, где я увидела вывеску туалета.
Я вошла следом за ними в женский туалет, где без труда увидела