рисовать.
Я рисовала, должно быть, целые сутки – а потом просто встала из-за мольберта и еле дошла до кровати. Краем уха, сквозь сон, я слышала, как в квартиру вновь проникает Антон, как он ложится рядом и обнимает меня – но я словно бы уже не чувствовала ничего вовсе и мне было всё равно что там происходит вокруг.
Проснулась я счастливая, будто бы освобожденная, и, забывшись, раскинула руки… Раскинула – и обнаружила, что лежу на кровати одна. Не успела я обрадоваться мысли, что Антон мне просто померещился во сне, как я услышала его шаги к кровати и открыла глаза.
Он протягивал мне мой любимый апельсиновый сок и улыбался.
– Ну зачем ты здесь? – спросила я, как бы выражая этим всю нелепость его здесь присутствия. – Я не люблю тебя, не полюблю, я вообще не умею любить. Зачем ты приходишь?
– Это все для меня неважно, – произнес он и погладил меня по голове, поставив сок на столик рядом. – Я просто хотел тебя увидеть. Я верю, что однажды ты вот точно также придешь ко мне – придёшь и станешь моей. Мне сегодня снова снился об этом сон – а сны ведь зачастую сбываются, Юля. И я верю, что и этот сбудется.
– Уходи, – прошептала я и отвернулась.
Он послушался. В квартире вновь наступила тишина – и я вновь провалилась в сон. Во сне я превратилась в ту самую девушку, у которой росли на руках цветы – девушку из книги Виктора; только в отличие от нее – я не смирилась с ними, отрывала их с корнем, заливая все вокруг кровью, и хохотала, хохотала.
А вокруг меня кружились лица – Виктора, Антона, Павла и еще доброй сотни людей, включая тех, кого я если когда-то и знала – то уже и не вспомню. На их щеках растекались красные пятна – сначала это была кровь от разбрасываемых мною цветов, а потом эти пятна превратились в следы от помады. Моей помады.
День спустя я стояла на пороге квартиры Виктора – он встретил меня без удивления или каких-либо неприятных чувств, предложил присесть на ту самую софу и сказал:
– Та девушка – она уже не девственница.
– Этой ночью?
– Да, – кивнул он, – только вот она сильно плакала – ей было очень больно в процессе. И после тоже, когда она поняла, что не нужна мне больше. Она до сих пор звонит…
– Тебе её жаль? – я подошла к нему и заключила его в объятия.
И быстро-быстро запрыгала. – А у меня будет выставка, выставка, выставка!
– Да, мне её жаль, – оттолкнул он меня, никак не отреагировав на мою новость. – Жаль. Ей было так больно, что она даже не получила удовольствия. Плюс – ты представляешь, что это такое – столько лет лишать себя удовольствия ради того, чтобы это было чем-то значимым в итоге – и вот оно самое что ни наесть незначимое, да ещё и принесло одну только боль по итогу.
– Ну, она сама виновата, – произнесла я холодным тоном.
– В чем же сама виновата? – почти ядовито ответил он, будто это он и был той самой девушкой.
– Она чего-то ждала от других, а нужно было – ждать этого от себя.
– Да она ангел, а вот ты, ты… – начал