задвигалась, качаясь то в одну сторону, то в другую. Там и сям образовывались свои водовороты и всплески, нарушающие поверхность, состоящую из человеческих голов, покрытых и нет, в шапках и платках, темных и светлых, молодых и старых. Открылись сотни и тысячи ртов, дышащих чем попало, скалящих зубы здоровые и порченые, ровные и кривые. Пришли в движение руки, машущие, грозящие кулаками, показывающие кукиши или делающие разнообразные жесты, подкрепляющие сказанное.
Уже никто никого толком не слушал и не слышал, как бывает за пиршественным столом, где пьют без меры. И схватились пьяные, и сшиблись грудями вздорные бабы, и опять потянули добро у зазевавшихся купцов, и вот уже ткнули кого-то исподтишка ножом под ребра, и упал бедолага в грязь, а неразбериха на помосте и вокруг него продолжалась.
– Быть смуте, – изрек седобородый старик, наблюдая за столпотворением слезящимися глазами.
Его услышали, и слова его понеслись над площадью.
Быть смуте! Быть смуте… быть… быть…
Глава VII
Верой и правдой
Закут Ясмуду выделили темный, душный и тесный: не особо развернешься меж лавкой, сундуком, кадушкой с водой и прочими предметами обихода. Ключница попросила потерпеть, пообещала подыскать что-нибудь попросторнее, как только поминки по князю закончатся.
– Народу наехало тьма-тьмущая, – жаловалась она, по-беличьи цокая языком. – И всех размести, всех накорми, напои, укрой и обогрей.
Ясмуд видел, что она врет ему в глаза. Для гостей знатных были приготовлены светлицы в отдельном тереме, а прислугу рассовали по сараям да конюшням. Просто ключница не была уверена, что новый дядька Святослава задержится при дворе надолго, так зачем же суетиться понапрасну?
Ясмуд мысленно согласился с ней, поэтому возражать не стал. Вчера малец из каприза выбрал его, а завтра на кого-то другого укажет. Княгиня, может, и отошла, но женское сердце переменчиво. Или снова обиду припомнит, или еще что-нибудь удумает.
Укладываясь спать, Ясмуд закладывал руки за голову, смотрел в низкий скошенный потолок и думал о своей жизни. Прошлое не радовало, не было там ничего хорошего. Настоящее казалось шатким, ненадежным, точно на тонком льду стоишь, гадая, в какую сторону ступить. Будущее и вовсе было скрыто непроницаемой завесой. Что там? Мрак один. Сплошной мрак.
В богов и их милость Ясмуд не слишком верил, хотя остерегался признаваться в этом кому-либо. Какой же может быть лад промеж ними, ежели их так много и каждый норовит по-своему поступить? Как ни крути, а выходило, что главный должен быть только один, а остальные – на подхвате, чтобы волю хозяйскую выполнять. Но и при таком раскладе получалось не слишком ладно. Взять князя, который приказы раздает, а потом диву дается, что ничего не сделано или все сделано не так. Не может быть такого, чтобы на небе тоже так все глупо было устроено. Если бог всемогущ, то на что ему сдались помощники?
И вертелся Ясмуд, давил клопов ногтями, прислушивался к писку мышей