в тебе говорит дух лидерства. Ты хочешь затмить сестру и доказать всем, что ты лучше её. А теперь уходи.
– Так ты женишься на ней? Она тебе больше пришлась по душе?
Джеймс больше не обмолвился, хотя Каприс продолжала засыпать вопросами. Она была крайне уязвлена. Ее лицо перекосили злоба и досада.
Честно, я не знаю по какой причине, Каприс заслуживала симпатии мужчин. Должно быть, многие отличали в ней пыл и красоту. Но тот пыл обладал разрушающим действием, а красота являлась корыстным обманом, приманкой. Как только появлялся поклонник Каприс впускала в него острое жало, обесточивала и забирала силу. В природе так расчётливо поступает самка богомола, уничтожая того, кто был ей некогда близок плотью. Но помимо корыстолюбия у Каприс, на мой взгляд, присутствовала ещё одна утомительная особенность – её было слишком «много»: в разговоре она болтала громче всех, в доме будто бы всё вертелось вокруг нее. Иногда, казалось, что старшины семьи Медичи забывают, что у них есть Летиция. То, что прощалось Каприс – Летиции не сходило с рук. Летиция была довольно смиренной, чтобы оказывать неуважение к старшим, что скорее всего объясняется проживанием на родине. Каприс в детстве перенесла осложненный грипп и долго лечилась в Германии. Это оказало влияние на формирование пренебрежительного поведения. Порой она забывалась, что перед ней не немка горничная, а почитаемые родители. Ровно как в те минуты позабылась, что непристойно столь вызывающе вести себя в доме постороннего мужчины.
Джеймс продолжил сохранять молчаливую позу. И Каприс сдалась.
– Женившись на ней, ты разобьешь моё сердце. – напоследок сказала она.
– Мне всё равно на твои чувства, тебя и твою мольбу. Проваливай к дьяволу. – снова твердил Джеймс, не поворачиваясь.
Равнодушие его не могло ни удивлять. В той картине жестокого романтизма я видела нерушимую власть мужского самообладания, которая сковывала льдом безразличия, а также ничтожность человеческого духа. Мы рабы чувств. И беспомощность Каприс служила наглядным примером слабости. До конца я не могла судить о чувствах Каприс. Откровению со мной она поддавалась только, когда дело касалось сестры. К тому же много ли я смыслила в любви? Как бы не так, был ли этот случай явным проявлением любви или нелегкой погоней за первенство – но оба варианта выглядели убого.
Каприс огляделась по сторонам и, увидев стопку писем на столе, схватила связку и швырнула на пол. Это последнее, чем она могла смягчить рану на лоне ужаленного самолюбия. Джеймс обернулся. Оттолкнув меня в сторону, Каприс вылетела из дома Кемелли.
Задумываясь часто в преклонном возрасте о людских взаимоотношениях, я наконец поняла, что главный кирпичик, благодаря которому строится та или иная связь между двумя людьми – это присутствие в характере человека чувства самодостоинства. Сперва человек анализирует положение другого человека в обществе, его уровень самодостаточности и критики в отношении себя, а затем только выбирает соответствующую модель поведения относительно объекта. О том постоянно напоминал мне Джеймс Кемелли, и тот день, когда Каприс признавалась в любви,