памяти – вещь уникальная. Иногда я не помню, куда именно положила накануне очки для чтения или записную книжку, но зато помню как сейчас день, когда отсиживалась в шкафу кабинета Кемелли. Ноги дрожали, а тело бил озноб от мысли, что меня поймают с поличным. Но мне удалось остаться незамеченной. Я прошмыгнула в гостиную как раз, когда Джеймс спускался по лестнице вниз.
– Вы пришли вновь читать нотации? – спросил он у меня. – Сегодня я не в лучшем расположении духа.
То являлось правдой. Джеймс был необычайно хмурым. Редкие бесформенные брови едва заметно сдвинулись, а в глубоких глазах жила пустота.
– Нет, я пришла отдать вам это.
Я протянула письмо Летиции. Джеймс устремил на него усталый взор, затем вялым движением взял послание и порвал его пополам, протягивая мне назад его кусочки. Я остолбенела. Затем он отошёл к столику, где стоял патефон, и поставил в него музыкальную пластину. Нельзя было ни признать музыкальное произведение «Времена года. Осень3», которое разнеслось по комнате.
Ошеломление приковало меня на месте, и я несколько секунд рассеянно глядела на порванный конверт. Когда ко мне снова вернулся дар речи, я спросила.
– Вам не интересно, что там было написано!?
– Мне всё равно.
– Даже не спросите от кого оно?
– Я не жду писем. Всё равно.
– А я скажу от кого, может, тогда вы задумаете все-таки его прочитать.
Не дожидаясь моего ответа, он открыл ящик секретера и достал целую стопку писем, связанных шпагатом.
– Вот, почитайте, если вам любопытно. – Джеймс небрежно швырнул их на стол. – Ручаюсь, автор у них один и тот же.
Я взглянула на письма. На белых запечатанных конвертах красивым аккуратным почерком было написано посередине: «Джеймсу Кемелли». Казалось, каждая буква несла в себе нежную и невинную прелесть любви, которая переполняла душу отправителя. Когда Каприс говорила о письмах Летиции к Джеймсу, я не задумывалась, что письмо было не единичным. Их было порядка шестидесяти!
– Вы не вскрыли ни одного конверта? – изумилась я.
Глядя как крутится пластинка, Джеймс выглядел отсутствующим. В глазах не было ясности и фанатизма к загадочным ответам. Душа словно покинула его тело, и оно было опечалено неизмеримой утратой. Как уже говорилось, я не питала к людям жалости, но в тот момент я посочувствовала Джеймсу. Впервые слова: «Мой бедный мальчик» из уст Терезы подошли бы как нельзя кстати. Но мне не терпелось разобраться в личности Джеймса, которая явно отличалась от остальных знакомых мне людей.
– Одно вскрыл и пожалел об этом. – ответил Джеймс.
Наш разговор прервал стук во входную дверь. Лицо Джеймса возвращало себе ровный тон повседневности. Стук становился громче и навязчивее. Но Джеймс не двинулся с места. А гость продолжал стучать, и тогда я не выдержала.
– Вы что не слышите, что в дверь стучат?
– Пусть.
Он говорил сухо и равнодушно,