Мюррей улыбнулся, тот ответил широкой, бессмысленной улыбкой.
Мюррей подался вперед и указал на Флойда:
– Tú conoces a éste hombre?[15]
Улыбка оставалась все такой же застывшей, широкой, бессмысленной.
– Знаю, – ответил буфетчик по-испански. – Он полицейский.
– Верно. И у него есть друг, тоже полицейский. Знаешь и его?
– Зачем это мне? Я не интересуюсь ни лошадьми, ни bolita[16]. Что мне до полиции?
– Не знаю, меня это не волнует. Я говорю только о попавшем в беду друге этого полицейского. Второй человек и я – адвокаты, мы хотим ему помочь.
– Ну так помогайте, и да поможет вам Бог.
Буфетчик развел руками и отвернулся. Мюррей увидел, что Харлинген и Флойд следят за каждым жестом с полным непониманием. Потянулся, похлопал буфетчика по руке, и тот обернулся с той же широкой улыбкой.
– Ты считаешь весь мир своим врагом? – спросил Мюррей.
– Я не говорил этого. Не говорю, что вы мои враги. Где научились так хорошо говорить на этом языке? Здесь в школах его преподают не так.
– Научился у друзей уже давно. Друзей для меня, благожелателей для моего отца. Это Хулио и Марта Гутьеррес. Может, знаешь их?
– Нет, но что из того? Достаточно того, что их знали вы и они были вашими друзьями. Что до меня, я знал того полицейского, хотя он не был мне другом. Странный он человек. Очень странный.
– В каком смысле?
– О, чтобы понять это, нужен большой мозг. Лично я вижу его красивым и надменным, как петух на навозной куче, но не знающим настоящего счастья. Это своего рода болезнь, так ведь? Мне кажется, такой человек рано или поздно попадает в беду.
– Раз так, тебя не удивляет, что сейчас он уже в беде?
– Не стану вам лгать. Услышав об этом, я не удивился, произошло это, когда его уволили из полиции. О таких вещах говорят праздные люди, когда пьют здесь кофе.
Мюррей кивнул.
– Понятно. А знал ты еще и Айру Миллера?
– Я знал о нем. Он значительный человек в этой округе. Почему же нет, если праздные люди каждый день отдавали ему свои деньги?
– Есть еще один – Джордж Уайкофф – еще более значительный, чем Миллер. О нем тоже говорили здесь?
Буфетчик заколебался:
– Кто я такой, чтобы влезать в это?
– Ты гражданин. Это вопрос долга.
– Ошибаетесь. Я никто и ничто. Меньше, чем ничто. – Буфетчик вскинул руку, обрывая возражение Мюррея. – Поймите, для меня это не особенно важно, потому что, если Бог добр, мои дети будут немного другими, чем я, а внуки совсем не такими, как я. Думаю, это хорошая мысль. Приходите еще как-нибудь, поговорите с моими внуками по-английски, может, они поймут эти слова о гражданском долге. Это нужно говорить по-английски. Ваши люди не верят, что это может иметь смысл на другом языке.
Мюррей покачал головой:
– Тебе не за что на меня сердиться.
– Я ни на кого не сержусь. Докажу это, угостив вас еще кофе. Ваш уже остыл. Платить за него не нужно, мне приятно это сделать.
– Ты