в общеупотребительном смысле слова, а знание. Но знание не сомнительно-рассудочное, как у книжников, а достоверное, т.е. живой опыт (выделено автором. – Д.Г.»52. Иначе говоря, «знание», которое Доброслав по оккультной традиции противопоставляет «вере», для него все же не есть нечто сверхчувственное или сверхлогическое, как у средневековых мистиков, не есть и доказательно-рассудочное научно-рациональное познание (или «здравый смысл»), т.е. нечто, всенепременно связанное с деятельностью мышления, а есть обычный человеческий опыт непосредственного переживания мира в конкретных чувственных восприятиях этого последнего. Согласно Доброславу, «Ведать – значит внимать откровениям Природы. Дар волхвов – волшебное мироощущение, живой задушевный опыт общения с Природой, а не слепая мертвящая вера…»53. Проще говоря, не вера или знание, а непосредственное человеческое переживание мира-природы служило подлинным основанием языческой «религии». Вера же, по мнению Доброслава, понималась как «верность Яриле-батюшке и Земле-матушке (курсив автора. – Д.Г.)»54.
Отличительной особенностью возникшего во второй половине ХХ века движения New Age является синкретизм, почти такой же, какой был характерен для эллинистической эпохи – эклектичное смешение всевозможных религиозных, философских, научных направлений, различных культурных традиций, с приведением всех их к некоему «общему знаменателю», последовательным отрицанием общеупотребительного значения слов и т. д. Современное, столь резко негативное отношение к вере, вполне подходящее под определение New Age, когда под «верой» готовы понимать все, что угодно (от верности до знания), только не саму веру (в прямом значении «верить»), несомненно, обусловлено ее почти рефлексивным отторжением после длительного периода навязывания в иудео-христианской традиции. В действительности, благодаря христианству вера, поставленная на недосягаемую вершину человеческих способностей, выше даже самого мышления, давно перестала быть обычной «верой» (в ее первоначальном значении «сваривания», удостоверения), поскольку утратила свою естественную функцию и перестала быть естественным свойством интеллекта. На протяжении столетий христианство учило, что «вера есть сверхъестественный дар, особый дар божий, чудесный акт, как бесчисленное число раз повторяет Лютер»55, и именно такая мистическая вера вменялась в обязанность человеку, и именно поэтому от нас требовалось, «чтобы мы свой естественный разум „умерщвляли, омрачали и поносили“»56. И именно поэтому обратное отрицание веры со стороны ущемленного разума доходило до крайнего метафизического утверждения, что «Вере присуще злое начало само по себе»57.
Но, отрицая веру вообще, тем самым отрицают ведь ее и в ее естественном, прямом значении «верить», впадая в противоположную крайность, столь же характерную для западной цивилизации