и Крюк подумал, что в его работе трудно порой увидеть даже вот такое большое, как эта вышка, а принимаешь за истинное тающую осеннюю изморозь. И не чувствовал себя Крюк сейчас борцом за справедливость.
Это настроение было недолгим, он быстро справился с ним, но всё-таки оно было, недопустимое настроение его неправомочности судить любого из этих людей. Он влезал в их судьбы, непрошеный, незваный, оценивал, пытался разрубить завязанные не им узлы.
А гуманно ли то, что он делает, не насилие ли это?
Да, насилие, подумал он, но как же иначе наказывать?
Да, пусть Ляхов был негодяем, он приносил горе, был источником эпидемии озлобленности, гораздо более опасной, чем эпидемия гриппа, пусть так, но ведь он был человеком. И подняли руку на жизнь человека…
Гуманно ли это?
Но ведь тогда получается, что и он не вправе распоряжаться чьей-либо жизнью…
Действительно, запутаешься.
Но что его собственно занесло туда, куда не надо. Он – слуга закона.
Закон охраняет в данном случае личность. Вот всё и встало на свои места: он защищает личность, а она была уничтожена. Значит, следует возмездие, вполне справедливое наказание. Меру вины определит суд, другие люди, его дело – найти убийцу и представить все доказательства.
И надо делать своё дело, а о гуманизме думать в нерабочее время…
Так кто же убил Ляхова?
Мокин или Зотов?.. Зотов или Мокин… Больше он никого не видит…
Но кто же из них?..
Крюк поднялся на буровую. У лебёдки стоял вчерашний длиннорукий мужчина. «Свиридов», вспомнил его фамилию Крюк. Тот подмигнул следователю, не поднимая глаз на спускающуюся свечу, бросил рычаг тормоза вниз, когда, казалось, элеватор расплющится о металлический круг ротора, бросил ловко, отточенным движением и снова подмигнул, пока помбур отцеплял элеватор, потом откинул рычаг и, выставив вперёд правую ногу, крикнул:
– Лейтенант, на-ко, подержи, может, пригодится…
Крюк не нашёлся, что ответить, улыбнулся и медленно спустился вниз.
Мокин или Зотов, думал он и никак не мог решить, кто же убил Ляхова.
Он вспомнил, как сидели перед ним тот и другой. Спокойствие Мокина и нервозность Зотова. Немногословность и многословие.
И первое и второе могло свидетельствовать о волнении.
Вообще-то, убийца спокойным не бывает, этому Крюка в университете учили. На этом строится множество вариантов обнаружения.
Значит, классическая схема.
В крайнем случае, если я не прав – скажу, что проверка, подумал он.
Мысль была нечестная, нехорошая, недопустимая для человека, служащего закону, но Крюк постарался отмахнуться от неё, уйдя в технику проведения следственного эксперимента, обдумывая детали.
Так он дошёл до конторы и встретил осунувшегося, ещё более ссутулившегося мастера. Тот стоял у двери и так жалобно смотрел на Крюка, что он невольно похлопал Петухова по плечу, хотя это выглядело нелепо: Петухов был старше его вдвое, – и сказал:
– Зовите ко мне Зотова. С вещами. А остальные могут ехать домой.
– Зотов? –