ты сюда по собственному волеизъявлению и с чистыми намерениями? – высоким хорошо поставленным голосом спросил Числовник.
– Да…
– Готов ли ты принять натуральный ряд, основу мироздания и порядка во Вселенной?
– Готов…
– Клянешься ли ты уважать и чтить главное число свое, что будет тебе добрым знаком?
– Клянусь.
Числовник положил руки на лоб Антону и начал считать – медленно, затем все быстрее и быстрее. Позади Антона, стоя в сумраке, Числовнику тихонько вторила Маша.
Антон вслушивался в течение натурального ряда, пытаясь представить себе, как он проходит сквозь тело, очищая, наполняя живительной силой. Он столько раз слышал, как это происходит – когда-то от отца, а теперь от Маши, но все равно ничего похожего не ощущал. Стоять на коленях было неудобно и холодно. Скорей бы уж Числовник остановился, назвав его главное число. Вдруг у них с Машей числа совпадут – это будет добрый знак.
– Триста тринадцать, триста четырнадцать, триста пятнадцать…
Антону стало жарко – то ли от лампы над головой, то ли от волнения. Жара… И числа… Мужской голос, так похожий на отцовский, бубнит их себе под нос, и Антон не знает: он все еще в числовне или вернулся домой – в пространстве и во времени.
***
Отец считает – неистово, яростно, с надрывом. Антон только что пришел из школы и с порога слышит – что-то не так. Он бросает тяжелый ранец на пол и бежит в комнату. Его обдает волна свежего воздуха – окно распахнуто, и отец стоит на подоконнике, наклонившись вперед. Левой рукой он цепляется за оконную раму и продолжает считать – так быстро, что отдельных чисел уже не разобрать.
– Папа! – Антон кричит и тут же зажимает себе рот рукой: прерывать молитву нельзя. Отец останавливается. Смотрит на сына через плечо – и выглядит совершенно чужим человеком.
– Прости, – говорит он тихо. – Я хочу досчитать до бесконечности. Но я не могу.
Отец поворачивает голову, еще секунду смотрит вперед, в пространство, и отпускает оконную раму…
– Нет!
***
Числовник остановился, запнувшись на полуслове. Маша тихо охнула. Антон снова здесь спустя десять лет после того дня, когда отец в последний раз говорил с ним.
– Нет! Стойте! – повторил Антон, вставая с колен и стряхивая с себя руки Числовника. – Простите.
Он повернулся к Маше.
– Извини… я не могу. Я… просто не могу.
Он выбежал из числовни и, не дожидаясь лифта, побежал вниз по пожарной лестнице. На полпути он поймал себя на мысли, что считает ступеньки и выругался.
Будь он неладен, этот натуральный ряд. Мама так всегда и говорила.
Отец не прыгнул из окна в тот день, но и не остался с ними. В последний момент он удержал равновесие, обмяк, сполз с подоконника на пол и, привалившись к холодной