предметам и явлениям. Кончилось время застрахованных от гиперкритики элит.
С другой стороны, в современном обществе творчество перестало быть привилегией, а литературная деятельность не является знаком предизбрания. На смену дефициту смыслов, ставившему его производителей-авторов в особое положение, в современном мире пришел дефицит доверия. Притом разведанный и обнародованный смысловой эксклюзив дает автору лишь локально-ситуативное преимущество и не гарантирует никаких последующих преференций, связанных с доверием или хотя бы вниманием читателей.
Персональный компьютер и интернет (а еще раньше кинематограф и телевидение) также внесли вклад в создание новой, сугубо демократической неиерархической медийной и общекультурной среды.
Итак, писателю приходится работать в мире, где редукция доверия стала нормой, мейнстримом, а доверчивость выглядит маргинально; в мире, где доверие не является стабильным, раз и навсегда выделенным автору капиталом, а становится ситуативным рефлексом.
Доверие выделяется обществом ситуативно, кратковременно и в весьма умеренных дозах. Величественное теперь есть там лишь, где оно кульминируется со свободой. Истина без свободы выглядит подозрительно в наш век подозрения.
Отсюда смена приоритетов в работе литератора. Если автор призван первым делом именно приобретать доверие общества, чтобы профессионально состояться, то фокусируется главное, что позволяет ему решить эту задачу, сохраняя профессиональный статус.
Во-первых, это обязывает автора максимально четко фокусировать свою аудиторию. В мире глобальных потоков информации профессиональный контакт писателя локализуется: предельно конкретизируется его адресат, становящийся перманентным заинтересованным собеседником. Нет готового читателя, сидящего с раскрытым ртом в ожидании, когда в него залетит вожделенная порция кем-то созданной истины. Аудитория не есть что-то статичное. Это нечто бесконечно динамичное, подверженное перманентным трансформациям и требующее перманентного нащупывания, новых и новых синхронных фиксаций.
Время обрекает литературу на предельное сокращение дистанции между автором и его аудиторией, на сплошной и тотальный интерактив, на постоянство реального синхронного контакта. Автор поддерживает связи с конкретными людьми в которые в нее входят, отсеивая ботов.
Эта новая зависимость не обязательно тянет автора к плинтусу. Жизнь растет не вверх, а вширь, куда попало и как придется. И даже литература клонится к спонтанности, к моментальному и сиюминутному. Но это не всегда мельчит ее и портит. Если в инновационном обществе предложение порождает смысл, то и специфика творчества сегодня не обрекает автора лишь на то, чтобы отражать лишь зыбь эпохи (как, впрочем, по старинке многие еще старательно делают).
Во-вторых, авторский продукт становится максимально персонифицированным. Именно личность автора