за сто рублей. Ясно дело, все вскрылось, но с сына ГУКа как с гуся вода.
Потом нами стали заведовать в меру хитрые, в меру строгие, в меру доступные, в меру капризные, но в целом абсолютно нормальные курсовики. Один курсовой офицер, капитан, выпускник Московского общевойскового училища имени Верховного Совета, прибыл к нам из Ливии, где трудился советником в мотопехотном полку, и со смаком рассказывал, как для поддержания дисциплины целый день держал провинившихся ливийских солдат под палящим солнцем при пятидесятиградусной жаре.
– Мы готовим из вас профессиональных убийц! – кричал он перед строем. – Ибо военный и есть профессиональный убийца!
Насчет убийц он погорячился. А вот профессиональными крючкотворами мы стали. И вполне успешными.
До самого конца обучения с нами могли выкинуть такой фокус – за плохое поведение выстроить весь курс в аэродинамической трубе – между столовой и казармой, где вечный ветер, а ты в ПШ одном, а температура минус десять. И продержать так минут двадцать – чуть-чуть недоставало до воспаления легких. Но это рабочие вопросы, в принципе все злились, но никто особо не обижался. В целом все было вполне пристойно.
Тоскливее всего приходилось курсу на год старше. Там правил стальной дланью совершенно непоколебимый и непробиваемый начальник Рэд. Он держал народ в таких ежовых рукавицах, что у него почти все были отличники и ненавидели его страшно. По окончании на год выписали любимому руководителю журнал «Свиноводство». Может быть, он и почерпнул оттуда что-то новое в работе с личным составом. Кстати, из его пациентов многие сделали немалую карьеру – например, один небезызвестный ученый муж, член РАН, главный военный прокурор, а потом начальник Следкомитета МВД, ныне руководящий, кажется, Институтом государства и права.
Увольнение в город – камень преткновения для курсанта. Первые три казарменных года в выходные согласно уставу полагалось отпускать в пампасы не более тридцати процентов личного состава. И до фонаря, что это не строевая часть, а вуз – уставы для всех одни написаны. Так что в месяц ты максимум мог выбраться пару раз. Но это в лучшем случае. Два балла, незачет по физкультуре – сиди и не квакай, занимайся в классе или на брусьях отжимайся. Я однажды так проваландался два месяца – чего-то там исправить не мог. Были люди, которых вообще не выпускали, и они спасались самоходами.
Самоходы – то есть самовольные отлучки. Трудно молодому парню месяцами за колючкой сидеть. «Переводы» некоторые вообще жили в самоволках, утром толпами перелезая через забор – все это напоминало массовую сезонную миграцию животных. У нас с этим было построже, но любители все равно были. Сами выписывали себе увольнительные, подделывали печати.
Время от времени кто-то за эти фокусы заезжал на губу. Но на губе Московского гарнизона принимали наших неохотно. Один курсантик с нашего курса посидел там пять суток и такую телегу накатал, что Московская гарнизонная прокуратура оттуда долго не