одновременные встречные проверки во всех академиях. С последующими уголовными делами.
Наш военный историк, будучи дежурным по институту, помню, поймал прапорщика, тащившего домой украденный солидный шмат мяса, и чуть ли не пинками гнал его по территории. Правда, и после этого мяса в тарелках больше не стало.
Впрочем, сапоги яловые нам давали, обмундирование тоже, так что страждущими мы не выглядели. Только первые два курса воровали друг у друга хлястики для шинели. Стоит одному хлястику пропасть, как все начинают снимать их у соседей, потому как без хлястика нельзя – нарушение формы одежды.
У нас были некие отмечающие срок службы маркеры, кроме курсовок на рукаве. Распущенные ремни, как у дембелей в армии, были не приняты, хотя на первом курсе все ходили затянутые, потом ослабляли, но не до безобразия. А вот сумки – это другое дело.
Для тетрадей и учебников нам выдавали клеенчатые сержантские сумки – на вид страшненькие, да и в них мало что помещалось. Но командиры следили, чтобы ходили именно с ними. На втором курсе нам позволили менять их на кожаные офицерские. А родители у многих были офицеры, поэтому и отдавали своим детям солидные такие сумки. Но это было еще так, шуточки. Настоящий престиж начинался с четвертого курса, а у «переводов» – со второго-третьего. Когда появлялись портфели типа «дипломат». Обычные кожаные чудовища из советского ширпотреба не котировались. Вот «дипломат» – это да. Тогда в ходу были индийские «Вип» – стоили дорого, да еще и дефицитные, но мы их доставали и сразу переходили в категорию людей серьезных.
Но за «переводами» нам было не угнаться. Они во время заграничных практик накупят таких «дипломатов», которых в России и не видывали – с отливом, роскошными замками. Это было как бы обозначение – кто есть кто. Мы завидовали. Но без злобы.
Глава 8
Общага
На четвертом курсе нам объявили, что мы теперь взрослые люди. Мы оставили казарму и переехали в общагу – такое многоэтажное здание на территории института, где были комнаты на два-четыре человека и один санузел на две комнаты. Ну, роскошь просто нереальная.
Эту общагу переводчики прозвали «Хилтоном». Еще более приятным выглядело то, что нам, кто по полгода без увольнительных сидел и города не видел, разрешили ночевать дома. В девять, после самоподготовки, уезжаешь. И приезжаешь аж к восьми утра. Ну, шикарно же! На метро покатаешься, на людей в гражданской одежде посмотришь. Себя покажешь, такого красивого.
Правда, счастье это было только москвичам и женатиками. На третьем курсе все начали срочно жениться, обрастать тещами и детьми. И даже появился женкомитет какой-то – в этой шараге терлись наши курсанты, все такие юркие, ушлые, настырные. Они все время что-то там требовали, выбивали льготы и послабления, чем раздражали всех неженатиков неимоверно.
Но была одна закавыка. Домой не отпускали двоечников и залетчиков. То есть схватил пару, не пробежал лыжню на время – гуд бай родной дом. Сиди в «Хилтоне». Через