оказывался трактирчик, полный незнакомых людей, где можно было съесть сэндвич, выпить кофе и насладиться одиночеством.
Только так Элфрида могла спокойно проанализировать свои отношения с Бланделлами объективно и беспристрастно, расставив все по местам.
Во-первых, ей очень нравился Оскар; может быть, даже слишком нравился. Она уже давно вышла из возраста романтической влюбленности, другое дело – дружеские отношения. С самой первой их встречи возле дибтонской церкви она почувствовала к нему симпатию и получала все больше удовольствия от общения с ним. Оказывается, первое впечатление не так уж обманчиво, время это доказало.
Но лед был тонок. Элфрида не отличалась излишне высокими моральными принципами – все время, что она жила со своим дорогим, ныне покойным, возлюбленным, он оставался мужем другой женщины. Правда, Элфрида никогда не встречалась с его женой, да и его брак уже потерпел крах к тому времени, как они с Элфридой нашли друг друга, поэтому она никогда не испытывала чувства вины. С другой стороны, довольно часто разыгрывался другой, не столь безобидный сценарий, и не раз Элфрида была ему свидетельницей: одинокая леди, которую брала под крыло близкая подруга, сбегала с мужем этой сердобольной подруги.
Но с Элфридой такое не случится. Она знала, что ее сила – в понимании опасности и здравом смысле.
А кроме того, Франческа, одиннадцатилетняя дочка Бланделлов. Элфрида была бы счастлива иметь такую дочь: независимую, открытую, прямую, смешливую. И с богатым воображением, как видно развившимся в девочке от ненасытного чтения книг. Франческа так погружалась в чтение, что головы от книги не поднимала, даже если кто-нибудь входил в комнату, включал телевизор и заводил громкий разговор. В школьные каникулы она частенько заглядывала на Пултонс-роу – поиграть с Горацио, посмотреть, как Элфрида шьет свои подушки. Девочка засыпала Элфриду вопросами о театральном прошлом и слушала ее рассказы как завороженная.
Ее отношения с отцом были удивительно нежными и близкими. По возрасту он годился ей в деды, но удовольствие, которое они получали от общения друг с другом, невозможно было сравнить с обычным общением детей и родителей. Из-за двери музыкальной комнаты неслась веселая песенка – это отец и дочь играли в четыре руки, и неверная нота вызывала не взаимные обвинения, а веселый смех. Зимними вечерами отец читал дочери вслух; они уютно усаживались в большом кресле, и девочка то и дело обвивала руками шею отца и целовала его в белую макушку.
Что до Глории, то она больше дружила со своими взрослыми сыновьями, чем с поздней дочкой. Элфрида общалась с ними и с их хорошенькими, модно одетыми женами, когда они заезжали в Грейндж по пути на уик-энд или прибывали из Лондона на воскресный ланч. Оба светски вежливые и самоуверенные, они были так похожи друг на друга, что казались близнецами. У Элфриды было такое чувство, что ни тот ни другой не одобряют ее присутствия в доме, но, поскольку они ей не нравились, это ее не беспокоило.