возмутился уже Герман.
– Ты чо, нах, – сказал он, – я тебе буй с бугра или автослесарь, ёпт? Ты б видела, какие я в шараге подъёмники чертил – чо я тебе, какую-то срань не намалюю?
Следующие два месяца прошли как в лихорадке. Держась за стены, я ходила из угла в угол, периодически натыкаясь на эти самые углы, поминутно спотыкаясь и растягиваясь на полу, и скандировала:
– Жабо! Пике! Годе! Мерло!
При слове «мерло» Герман послушно наливал мне полбокала, остальное предположительно выхлёстывал сам, хотя я строго-настрого запретила ему принимать за работой; но проверить я уже не могла. В темноте кто-то тонко и жалобно скулил. Герман уверял меня, что это у соседей. Я вздыхала, залпом выпивала вино и продолжала:
– Реглан! Тюльпан! Болван!
Я была уверена, что до начала показа мы не успеем. Но мы успели, и нам торжественно присудили первое место. Уткнувшись Герману в плечо, я плакала – не от счастья, потому что давно привыкла к победам, а от осознания, что именно эту, самую грандиозную коллекцию, мне не суждено увидеть никогда. Как и все последующие коллекции. К тому времени стало уже окончательно ясно – зрение ко мне не вернётся, несмотря на все усилия врачей.
– Можно потрогать? – спросила я в пустоту. Кто-то тоненько, по-девичьи ойкнул, кто-то фыркнул, кто-то прошептал: бедная! – и пошли шушукаться, будто я глухая, а не слепая. Наконец колокольчиком прозвенел чей-то юный голос:
– Можно.
Блаженны сирые, ибо они…
Мои руки нащупали что-то крепдешиновое, покроем напоминающее плащ Бэтмена. Я удивлённо подняла брови. Ощупала ещё раз.
Точно. Тот самый ужас на крыльях ночи. Разумеется, я бы ни в каком наркотическом бреду не выдумала бы бэтменский плащ из крепдешина. И значит…
– Это что? – поинтересовалась я, обращаясь исключительно к Герману.
– Ну как – что? – он, казалось, был удивлён этим вопросом не меньше, чем я – вызвавшим его предметом, – летучая мышь.
– Ты идиот? – прошипела я так тихо, чтобы люди не услышали. – Летучая мышь – это покрой рукава.
– А оно с рукавами, – невозмутимо ответил Герман.
Дальше была блузка из шифона. С декольте. С оч-чень странным декольте. Даже не с декольте, а с дыркой на груди. Опасаясь, как бы меня не заподозрили в грязных нетрадиционных намерениях, я несколько раз обвела её пальцем. По форме она больше всего походила на обглоданное крыло недоеденной полубабочки.
– Не припомню, чтобы я…
– Вэ – образный вырез, – услужливо пояснил Герман.
– Английская «V», – буркнула я сквозь зубы, еле-еле сдерживаясь, чтобы не устроить скандал при посторонних. До меня только потом дошло, как сильно сдерживался Герман, чтобы не материться. Но тогда я была совершенно не намерена ценить его неимоверные усилия.
– У меня по английскому была тройка, – признался он без тени смущения, – я технарь.
Это я поняла по твидовой юбке, словно