взгляд на перевод ограничивает исследователя дизъюнкцией «перевод – либо процесс, либо продукт процесса (текст)», не оставляя возможности выйти за эти рамки или попытаться понять взаимосвязи между процессом, его продуктом и той психической и социальной «средой», в которой оба они существуют. Формальная постановка союза и между «процессом» и «продуктом» особой ясности не вносит. Не вносит её и констатация того, что между процессом и текстом находится осуществляющий перевод переводчик, так как следует выяснить его роль во внутренних взаимодействиях этой системы.
Очевидно, что подобной точки зрения на перевод недостаточно; необходимо ввести какое-то промежуточное звено, соединяющее процесс с его продуктом, либо вообще пересмотреть «составляющие части» перевода. По-видимому, именно такие стремления являются основой для толкования перевода как межъязыкового обслуживания или посредничества [Комиссаров 1990], однако и в этом случае взаимосвязи между переводом как процессом, переводом как посредничеством и переводом как продуктом остаются непрояснёнными.
В попытках поиска «промежуточного звена» мы опираемся на знаменитые идеи Л.В. Щербы о трояком аспекте языковых явлений [Щерба 2004: 24–39], которые в науке получили несколько различные интерпретации и различное развитие.
Так, А.А. Леонтьев утверждает, что предлагаемая им триада «язык как предмет, язык как процесс, язык как способность» близка триаде Л.В. Щербы, но отличается от неё тем, что перечисленные категории являются частями единого объекта – речевой деятельности [Леонтьев 2007: 23]. С последним заявлением трудно согласиться: вряд ли три аспекта языковых явлений Л.В. Щерба понимал не как части единого целого, хотя, возможно, мы делаем слишком категоричные выводы из высказываний А.А. Леонтьева.
Вот что относительно единства трёх аспектов Л.В. Щербы пишет С.Д. Кацнельсон: «Три аспекта языковых явлений – это абстрактные моменты живой целостности, невозможные один без другого и в сумме составляющие противоречивое единство. Каждый из аспектов должен быть выделен в его отличии от других, но определение своеобразия каждого аспекта невозможно без оглядки на другие аспекты, без выяснения условий его взаимодействия с другими моментами» [Кацнельсон 2009: 101–102].
В.М. Павлов в сноске к основному тексту высказывает важное замечание: «Заслуживает внимания, что у Л.В. Щербы речь идёт о “говоримом и понимаемом”, а не о “сказанном и понятом”, т.е. не о “текстах” (“на языке лингвистов”), которые здесь же характеризуются – вне процессов говорения и понимания – как нечто “мёртвое”» [Павлов 2008: 71]. Следовательно, говоримое и понимаемое, по Л.В. Щербе, как и другие аспекты, никогда не теряют своей динамической, процессуальной, деятельной сущности.
Интересное развитие суждения Л.В. Щербы получают в теории А.А. Залевской, которая обращает особое внимание на то, что Л.В. Щерба называл речевой организацией, и делает вывод, что говорить следует не о трёх, а о четырёх аспектах [Залевская 2005: 32–37; 2007: 88–95].