за ним психологической реальности, идеального образа редуцирует перевод лишь к одному из его важнейших аспектов. Впрочем, такой частный случай, такой односторонний взгляд на участвующий в переводе текст целесообразен и часто используется в исследованиях, например, сопоставительного или литературоведческого толка, но в анализе перевода с психолингвистических позиций оказывается неэффективным.
Перевод характеризуется среди прочего тем, что он есть средство «передачи сведений» о реальной или идеальной действительности (то есть в идеальной форме, что не отрицает её реального существования) – переводный текст является превращённым, «второочередным», косвенным изображением действительности, а зачастую не действительности, а части знаний автора исходного текста об этой действительности. Коль скоро текст – это отражение действительности, тогда перевод – отражение отражения (или отражение изображения), своего рода метаотражение. Впрочем, с последним заявлением можно и поспорить, ведь перевод как метаотражение не относится к какому-то более высокому уровню, не является суперординатой. Перевод тогда можно назвать «вторичным» отражением, «вторичной» формой. В отличие от превращённой формы, где содержание непосредственно не выражается, во вторичной форме содержание выступает непосредственно, но с остатками связей с первичной формой; непосредственное выражение содержания в превращённой форме исключено, во вторичной не исключено, оно возможно, но необязательно. Вторичность формы определяется не её подчинённостью первичной форме, а, так сказать, очерёдностью, тем, что первичная форма существует вне и до деятельности переводчика, вторичная появляется, порождается в результате такой деятельности, она невозможна без прохождения через сознание переводчика.
Интересно здесь высказывание Л.Г. Васильева: «При метаотражении устанавливается уже не сам денотат, а его трансформированный сознанием говорящего облик – сигнификат…» (цит. по: [Залевская 2005: 273–274]). С этой точки зрения переводчик работает не с денотатом, а с сигнификатом. Но так как понимается не текст, а то, что лежит за текстом, то в норме, без дополнительного обдумывания и переходов от одного уровня осознаваемости к другому, переводчик относится к тексту не как к сигнификату, а как к денотату. Тем более, что текст приходится переводить в рамках конкретной ситуации общения, с которой он всегда соотнесён. Скорее, как к сигнификату к тексту относится лингвист, изучающий перевод.
Возможно, для дальнейших исследований есть смысл особого рассмотрения различий между условно обозначенными понятиями «сигнификативного» перевода и «денотативного» перевода. В некоторых ситуациях имеет место именно отношение к тексту как к сигнификату (обучение, письменный перевод), текст продолжает функционировать для переводчика не как часть ситуации общения, а как трансформированный сознанием облик содержания.
Итак, переводчик в своей речевой деятельности